Одна история - [37]

– Как там старушка Джоан?

– Джоан? Как всегда. Джоан не меняется. И это прекрасно.

Ты ополаскиваешь посуду и больше вопросов не задаешь. Напоминаешь себе, что ты любовник, а не законник. Правда, в скором времени собираешься стать законником, поскольку хочешь быть солидным и надежным, чтобы получше о ней заботиться.

* * *

Бортовой журнал памяти разламывается по корешку. Тебе уже не вспомнить спокойные времена, совместные вылазки, веселье, нескончаемые шутки, даже занятия юриспруденцией, которые заполняют промежуток между последним разговором и тем днем, когда, встревоженный чередой ее поздних возвращений из Деревни, ты негромко, без надрыва говоришь:

– Я знаю, ты не всегда бываешь у Джоан, когда говоришь, что ездила к ней в гости.

Она отводит глаза.

– Ты меня проверяешь, Кейси-Пол? Такие проверки – жуткое, унизительное занятие.

– Допустим; только меня не оставляет тревога… невыносимо думать, что ты находишься в доме наедине с… этим…

– Никакой опасности нет, – говорит она.

Молчание затягивается.

– Слушай, Пол, я не все тебе рассказываю, поскольку не хочу, чтобы эти две части моей жизни пересекались. Поставить бы вокруг нас с тобой высокую стену…

– Но?..

– Но мне приходится обсуждать с ним насущные дела.

– Такие, как развод?

Сказал – и тут же устыдился своего сарказма.

– Не надо меня жучить, мистер Жук. Мне приходится решать вопросы по мере их поступления. Все гораздо сложнее, чем ты думаешь.

– Допустим.

– Не забывай: у нас – у него и у меня – двое детей.

– Я не забываю. – Хотя, конечно, забываешь. И нередко.

– Нас связывают финансовые отношения. Машина. Дом. Я считаю, за лето его нужно покрасить.

– Вы обсуждаете малярные работы?

– Достаточно, мистер Жук.

– Хорошо. Но ты любишь меня и не любишь его.

– И ты это знаешь, Кейси-Пол. В противном случае меня бы тут не было.

– Подозреваю, он рассчитывает тебя вернуть.

– Самое ненавистное, – говорит она, – когда он опускается на колени.

– А он опускается на колени? – Надо думать, в своих слоновьих штанах.

– Да, и это просто кошмар, так постыдно, так недостойно.

– И что: умоляет тебя остаться с ним?

– Да. Теперь тебе ясно, почему я об этом не откровенничаю?

* * *

На Генри-роуд нередко бывали «сладкие мальчики»: они спали прямо на полу, на горках подушек, как щенята. Чем больше собиралась компания, тем свободнее чувствовала себя Сьюзен, хлопотавшая по хозяйству. Иногда парни приводили с собой подруг, и меня интриговали их впечатления от Генри-роуд. Я научился безошибочно распознавать скрытое неодобрение. Мне хотелось просто наблюдать, без истерик и паранойи. Помимо всего прочего, меня смешила косность их воззрений на интимные отношения. Нетрудно ведь предположить – я не ошибаюсь? – что девушку или молодую женщину лет двадцати с небольшим должна согревать мысль о тех волнующих событиях, которые могут произойти с ней через три десятка лет, о том, что душа и тело не обязаны в таком возрасте утратить трепетность, а будущее – свестись к росту респектабельности вкупе с угасанием эмоций. Меня удивило, что многие из них не приветствовали наши со Сьюзен отношения. Наоборот, реагировали так, как было бы впору их родителям: тревожились, пугались, увещевали. Вероятно, они, заглядывая в свое грядущее материнство, предвидели, что их драгоценных сыночков могут окрутить в нежном возрасте. Сама собой напрашивалась мысль, что Сьюзен – это околдовавшая меня ведьма, которой прямая дорогая на позорный стул. Что ж, она и вправду меня околдовала. И при виде недовольства ровесниц я только радовался самобытности наших со Сьюзен отношений, укрепляясь в своих планах и впредь шокировать чопорных, лишенных воображения мещанок. В конце-то концов, должна же у нас в жизни быть хоть какая-то цель, правда? Как у молодого человека должна быть хоть какая-то репутация.

Примерно в это же время один из жильцов выехал, и освободившуюся комнату на верхнем этаже занял Эрик, который порвал со своей (морализирующей, требующей оформления брака) подругой. Дом будто зарядился новой энергией – судя по всему, позитивной. Эрик был как раз из тех, кто безоговорочно принимал нашу связь и мог присматривать за Сьюзен в мое отсутствие. С него взималась арендная плата, отчего мне стало казаться совсем уж нелогичным, что я от нее освобожден. Но я догадывался, как отреагирует Сюзен, если я надумаю возобновить свое предложение.

Прошло несколько месяцев. Как-то вечером, когда Сьюзен уже легла спать, Эрик заговорил:

– Не хотелось бы нагнетать…

– Что такое?

Он смутился, что было ему несвойственно.

– …но дело в том, что Сьюзен прикладывается к моему виски.

– К твоему виски? Да она виски вообще не пьет.

– А кто еще? Либо она, либо ты, либо полтергейст.

– Ты не ошибаешься?

– Я поставил метку на бутылке.

– И давно это началось?

– Порядочно. Думаю, пару месяцев назад.

– Месяцев? Почему же ты молчал?

– Хотел удостовериться. Но она сменила тактику.

– То есть?

– Понимаешь, в какой-то момент она, вероятно, увидела метку. Хлебнула, или отлила себе, или еще что, а потом разбавила водой – как раз до метки.

– Умно.

– Да нет, стандартно. Даже банально. Так поступал мой папаша, чтобы мать не поймала его за руку.