Одна история - [35]

Зубной протез доставлял Сьюзен массу неприятностей; для его подгонки требовалось без конца ездить в город. Стоматолог спрямил искусственные зубы и на пару миллиметров укоротил два центральных резца. Перемены небольшие, но для меня – разительные. Те зубки, по которым я любовно постукивал ногтем, исчезли навсегда, и прикасаться к суррогатам меня не тянуло.

От одного убеждения я не отступался никогда: поведение Гордона Маклауда было наказуемо, как любое преступление. И ответственность целиком лежала на нем. Мужчина бьет женщину, муж бьет жену, пьяница бьет непьющую. Оправдания нет и быть не может, как нет и смягчающих обстоятельств. Тот факт, что дело никогда не дойдет до суда, что в буржуазной Англии есть тысяча способов сокрытия истины, что респектабельность, как одежда, никогда не сбрасывается на людях, что Сьюзен ни под каким видом не донесет на мужа никакому официальному лицу, вплоть до зубного врача, – все это в моем понимании было несущественно, кроме как в социологическом плане. Этот негодяй был кругом виноват, и моей ненависти к нему могло хватить на целую жизнь. Хотя бы это я знал наверняка.

Примерно через год я поехал навестить Джоан и объявил ей о нашем решении перебраться в Лондон.

* * *

Если ты безоговорочно приемлешь любовь, то, значит, и безоговорочно не приемлешь брак. По зрелом размышлении тебе приходят на ум разные цветистые сравнения. Брак – это собачья конура, где живет благодушие, не посаженное на цепь. Брак – это ларец с драгоценностями, где властвует таинственная «алхимия наоборот», превращая золото, серебро и бриллианты в черные металлы, стразы и кварц. Брак – это заброшенный лодочный сарай, где хранится никчемный двухместный челнок с пробоинами в днище и одним уцелевшим веслом. Брак – это… ну хватит, такие сравнения можно штамповать десятками.

Мы вспоминаем своих родителей и родительских знакомых. Все они в общем и целом, даже по скромным оценкам, приличные люди: честные, трудолюбивые, вежливые друг с другом, не какие-нибудь тираны по отношению к детям. В семейной жизни видят примерно такой же смысл, как и предыдущее поколение, но вместе с тем пользуются определенной степенью свободы, позволяющей им воображать себя первопроходцами. Но где же здесь любовь, удивляемся мы. Причем даже не имея в виду секс – о нем мы предпочитаем не думать.

Итак, приходя в дом Маклаудов и наблюдая там совершенно другой стиль жизни, ты сразу делал вывод об ограниченности собственного домашнего уклада, которому недоставало живости и эмоций. Затем до тебя мало-помалу доходило, что брак Гордона и Сьюзен Маклауд на поверку гораздо хуже брака любой пары из окружения твоих родителей, и ты еще более укреплялся в своей категоричности. То, что Сьюзен должна жить с тобой в атмосфере любви, не подлежало сомнению, равно как и то, что она должна уйти от Маклауда, развестись – особенно в свете последних событий, и эти требования казались не просто констатацией истины, но необходимым первым шагом к повторному становлению ее как полноценной личности. Нет, не «повторному», а «первоначальному». Разве не увлекателен для нее был бы такой опыт?

Убеждаешь ее проконсультироваться с адвокатом. Нет, она не хочет, чтобы ты ее сопровождал. Та часть твоего сознания, которая рисует свободную – и в самом ближайшем будущем самостоятельную – Сьюзен, только одобряет.

– Ну, как прошло?

– Он сказал, что я слегка запуталась.

– Прямо так и сказал?

– Нет. Не прямо так. Но я ему кое-что объяснила. Почти все. Нет, о тебе, естественно, умолчала. Ну… понимаешь, он решил, будто я только что сбежала. Дала деру. Вероятно, подумал, что у меня просто климакс.

– Но… разве ты не объяснила, что произошло… что он с тобой сделал?

– Я не вдавалась в подробности. Так, описала в общем виде.

– Но «в общем виде» не считается основанием для развода. Для развода требуется конкретика.

– Не придирайся, Пол. Делаю, что могу.

– Да, но…

– Он посоветовал мне для начала пойти домой и все подробно изложить в письменном виде. Поскольку от него не укрылось, что мне тяжело говорить напрямую.

– Вполне резонно. – Ты вдруг меняешь гнев на милость в отношении этого адвоката.

– Постараюсь так и сделать.

Через пару недель ты интересуешься, дан ли ход ее заявлению; она молча качает головой.

– Но это необходимо сделать, – настаиваешь ты.

– Ты не представляешь, насколько мне тяжело.

– Помочь тебе?

– Нет, я должна сама.

Ты одобряешь. Это будет началом, становлением новой Сьюзен. Пытаешься дать ненавязчивый совет.

– Думаю, адвокатам потребуются специфические детали. – Ты-то сам уже слегка поднаторел в бракоразводном праве. – Что именно произошло и хотя бы приблизительно в котором часу.

Проходит еще две недели; ты спрашиваешь, как успехи.

– Не ставь на мне крест, Кейси-Пол, – отвечает она.

От этих слов (произнесенных без задней мысли – Сьюзен вообще чужда расчетливости) у тебя каждый раз сжимается сердце. Конечно, ты не поставишь на ней крест.

И вот, еще пару недель спустя, она протягивает тебе несколько листов бумаги:

– Только при мне не читай.

Забираешь их с собой, и от первой же фразы твой оптимизм идет на убыль. Из своей жизни – и своего брака – она сделала юмористический сюжет в духе Джеймса Тербера. Вероятно, у него же и позаимствованный. Про человека по имени мистер Слоновьи Брюки, который носит костюм-тройку и каждый вечер наведывается либо в паб, либо в привокзальный бар, а домой приходит в таком состоянии, что нагоняет страху на жену и детей. Он сбивает шляпную стойку, пинает цветочные горшки, орет на собаку, распространяя вокруг себя Большую Тревогу и Угнетенность, и бузит до тех пор, пока не засыпает на диване, а храпит так, что с крыши сыплется черепица.