Одлян, или Воздух свободы: Сочинения - [70]

Теперь не только помогальники, но и бугры стали обходительнее с Глазом. Здоровались и улыбались. Ведь он протаскивал с промзоны палки, чтобы дуплить отряд, когда приказывал Птица. Рог ведь вначале актив обхаживает палками. Как-то Птица решил отряд отдубасить — уж слишком много стало за последнее время мелких нарушений, а ему надо досрочно освобождаться. Он подошел к Глазу в промзоне перед съемом и подал две палки.

— Чтоб обязательно пронес.

Глаз спрятал палки под бушлат. Но бугры прознали, и Томилец, бугор букварей, подошел к Глазу.

— Глаз, а Глаз, сделай дело, спались на вахте с палками.

— Серега, не могу. Птица сказал, чтоб сегодня точно пронес.

— Ну хрен с ним, а ты спались. Поставит тебе пару моргушек, а то весь отряд отдуплит.

Глаз молчал. Если пронести палки, бить будут всех, а его не тронут. Спалиться — Птица только его отдуплит. Да и то несильно.

— Ладно, — согласился Глаз, — спалюсь.

Птица видел, как с ним бугры разговаривали.

— Глаз, в натуре, — он улыбнулся, — смотри мне, если спалишься — отдуплю.

— Да нет. Птица, должен пронести.

Но все же он с палками спалился, и рог поставил ему несколько моргушек, зато бугры благодарили.

И Мах, бывало, дуплил Глаза, если он что-нибудь не мог исполнить, даже если это зависело не от него. Мах психованный был и объяснений не слушал.

В седьмом отряде жил цыган по кличке Мамона. Был он букварь и учился еле-еле. Часто получал двойки, и его Томилец дуплил, но Мамона был борзый: кроме воров и актива никого не признавал. Мамона был ложкарь — отвечал за ложки. Ложкари в зоне пользовались привилегией: не мыли полы, в столовую строем не ходили, а с алюминиевым ящиком, в нем хранились ложки, шли сзади отряда. Обязанность их была раздавать воспитанникам ложки, а потом собирать и мыть на кухне. Ложкарей старались подобрать пошустрее, так как у забитого парня другие ложкари могли ложки воровать. А это значит, что несколько человек обедать не смогут: нет ложек — и им придется ждать, пока они освободятся. Но тогда подадут команду «встать», а те, кто сидел без ложек, только за еду примутся. А в отряд надо строем идти. И еще ложкари должны ворам и активу класть на стол ложки не погнутые, а новенькие. За гнутую ложку вор ложкаря отдуплит. Но Мамона борзый ложкарь, и ложки у него не терялись. Наоборот, у ложкарей с других отрядов он незаметно ложки уводил и курковал их на черный день, вдруг и у него кто-нибудь свистнет. Мамона не только воровал ложки, но и старые старался поменять на новые. Подсунет гнутую, а урвет у зазевавшегося ложкаря сверкающую.

В каждом отряде были воспитанники с мастью. Кого-то на тюрьме опетушили, кого-то здесь, в зоне, сводили на толчок, и он заминировался. Для таких воспитанников ложки с отверстиями на конце, чтобы — приметные. Такие ложки ложкари хранили отдельно и клали на стол мастёвым ребятам.

Мамона высокий, худой, вертлявый. Одежда просаленная, потому что подолгу торчал на кухне, даже когда ложки помытые. Повара, тоже воспитанники. Мамону не забывали, лишний черпачок баланды ему обеспечен.

Как-то вечером Глаз пошел в толчок и увидел толпу пацанов около кочегарки.

— Что тут такое? — спросил он парня.

— Да Мамона две двойки получил, и его дуплить начали. А он сюда прибежал. Помогальник за ним. Мамона в кочегарку — и никого не пускает.

У Глаза с Мамоной отношения хорошие. Протиснувшись между ребятами. Глаз вошел в полуосвещенный тамбур и замер. Мамона стоял у топки, держа над головой раскаленный добела стержень. Его черные узкие глаза яро сверкали. Сейчас Мамона походил на бешеного.

— Давай-давай, заходи сюда, заходи! — кричал он помогальнику. — Я раскрою тебе череп! В отряд ночевать не пойду, здесь останусь. И никто сюда не спускайтесь. Кто зайдет, железа получит. Ну, кто первый?

В толпе, кроме помогальника, уже и бугры появились. Они стояли впереди и смотрели на рассвирепевшего Мамону. Ни у кого из присутствующих не возникало сомнения, что Мамона решился раскроить череп любому, кто посмеет к нему приблизиться. Глаз в жизни не видал человека, доведенного до отчаяния, который в такую минуту и пятерых убить может, и с благодарностью смотрел на Мамону. «Молодец, Мамона, — думал он, — ты хоть за себя постоять можешь».

Глаза кто-то толкнул и стал впереди. Это — вор третьего отряда Голубь.

— Мамона, брат, здорово! — закричал он. — За двойки тебя ушибать собрались, вот падлы! Бей их, козлов, раскаленным железом! Правильно делаешь! Железяка-то у тебя остывает. Там, в углу, еще две такие есть, сунь их в топку, накалятся — возьмешь.

Голубь выделялся среди всех воров. Он обладал авторитетом, и ему вор зоны мог позавидовать. Он никогда не бил пацанов и часто их защищал. С любым марехой, лишь бы у того не было масти, мог поздороваться за руку. Мамоне он решил помочь.

Когда заговорил Голубь, Мамона замолчал, но стержень не опускал. Голубь повернулся к парням. Ему нужен помогальник. Но вору неудобно спрашивать. Голубь определил по лычке:

— Ну, а ты что стоишь? Мамона двойку получил, а ты терпишь. Спустись и отдупли. Что, конишь?

Помогальник молчал.

— Мамона, если он даст слово, что не тронет тебя, выйдешь из кочегарки?