Одлян, или Воздух свободы: Сочинения - [60]
Многие воспитанники в Одляне забыли смех. Над смешным не смеялись, веселого настроения никогда не было. Глаз понимал: он опускается все ниже и ниже. Не дай бог превратиться в Амебу. Нет, любыми средствами надо из Одляна вырваться.
От недоедания, от тяжелой работы и нервного напряжения у Глаза пропала потенция. Он напугался, но, поговорив с ребятами, узнал, что и у них так же. Зато воры и роги носились, как жеребцы. У многих были свои педерасты и вафлеры.
На банке сгущенки — ее оставил отец — было написано; сгущенное молоко выработано на Ситниковском молочноконсервном комбинате. А Ситниково не так далеко от Падуна. Эта банка так стала для Глаза дорога, будто он встретил земляка.
Неделю назад из отделения букварей освободился Гиня. Отсидел три года. Гиня — щипач. До Одляна отбыл два года в бессрочке. На днях ему исполнилось восемнадцать. В отряде его здорово заморили. Гиня сел на поезд и пошел в вагон-ресторан. Заказал бутылку вина. У буфета толкотня, и он неудачно щипнул бумажник. На первой станции его сдали в милицию. Но он успел из горла выпить заказанную бутылку вина.
В июне Глаз написал заявление: учиться в десятом классе не сможет. Не сможет учиться и в девятом, так как на свободе школу только посещал, и потому просил перевести его в восьмой класс. В конце августа его перевели в третий отряд, так как в седьмом восьмого класса не было.
В третьем он прожил месяц. За это время его никто и пальцем не тронул, но от этого было не легче. Все так же дергалась левая бровь, все так же каждый день ждал ударов. Но, странное дело, его не били. Не заставляли шестерить. Работать он продолжал в обойке.
В спальне Глаз жил вместе с Пауком. Паука рогом зоны назначили в родительскую, когда досрочно освободился рог зоны Саныч. Он «полтора года оставил хозяину». Саныч был среднего роста и коренастый. Когда шел по бетонке, ребят с лавочек как ветром сдувало. А Паука парни не боялись, и он на них наводил страх. Когда шел по бетонке, ребята не смывались. Он подходил и ставил моргушки. И пацаны начали его признавать.
Паук для ребят оставался невидимым. Только на ночь спать приходил. На производстве не работал, в школу мог не пойти. Рог в отряде курил в любом месте. После отбоя у него в углу долго не засыпали. У Паука всегда была битком набита тумбочка продуктами, и они гужевали. К Пауку после отбоя и надзиратели за куревом и спичками заходили, если у них кончались.
Рог зоны свободно за территорию колонии выходил, реже — вор зоны, а когда возвращались, их не обыскивали даже: обыск для них — западло.
В третьем отряде порядок лучше. Массовых избиений не было. Воспитанников дуплили реже. В основном за нарушения. Начальник отряда Канторович был более требовательный. Воспитательная работа велась только с активистами. И Канторович во всем полагался на актив. Да и не мог он иначе, хотя и стремился. Порядки в зоне были заведены до него, и Канторович кулак отменить не мог. Тем более что начальник колонии только на кулак и надеялся.
Но Глаз и в восьмом классе учиться не смог. Другим голова забита. И ничего в нее не лезло. Самое страшное для него было ждать. Ждать, когда получит двойку и его отдуплят. А он двойки не получал. Ждать, когда за какое-нибудь нарушение побьют, но он нарушений не приносил. В третьем отряде ему жилось лучше, но тягостнее. Ребята были новые, и он мало с кем разговаривал..
Нервы Глаза на пределе. Он видел, как бьют других, и лучше бы его отторцевали за компанию, чем так томительно ждать, когда и до тебя дойдет очередь.
Бугор их отделения придумал новый способ дупляжа. Двоечник клал себе на голову стопку учебников и приседал с ними. А бугор дужкой от кровати бил по стопке. Получался тупой удар. В голове мутилось, на секунду-другую парень терял сознание. Некоторые после такого удара падали и роняли учебники.
Глаз решил перейти в седьмой класс. В зоне, слава богу, ниже классами переводили, если кому учеба тяжело давалась. Он написал заявление, и его снова перевели в седьмой отряд.
Теперь он попал в другое отделение. Прежнее училось в десятом классе.
После того как Мехля досрочно освободился, рогом отряда поставили Птицу. Вскоре на взросляк ушел Белый, и вором отряда стал Мах. Глаз жил в одной спальне с ними.
Птица и Мах скентовались. Вдвоем легче. Одному — досрочно освободиться, другому — ничего не делать и жить как хочу. Мах был авторитетнее Птицы, и Птица во многом на вора полагался.
Сегодня опять двоих парней вели на толчок. Месяца не проходило, чтоб кого-нибудь не сводили.
На такое избиение смотрела вся зона.
На этот раз парней вели за то, что они хотели замочить рога, а потом, чтоб их не повели на толчок, порезать себя. «Бездыханных, истекающих кровью, нас на толчок не поведут, — думали парни. — Отвезут в больничку, в Миасс или в Челябинск, вылечат, а потом будут вести следствие и осудят». Их не страшило, что за убийство рога им дадут по десять лет, они больше боялись толчка: вдруг рога порежут, а себя не успеют. Тогда — толчок.
Одного звали Витя, срок у него три года, второго Саша, он приговорен к двум годам. На толчок их вели три бугра и рог. Его-то они и хотели замочить.
У Габышева есть два дара - рассказчика и правды, один от природы, другой от человека.Его повествование - о зоне. Воздухом зоны вы начинаете дышать с первой страницы и с первых глав, посвященных еще вольному детству героя. Здесь все - зона, от рождения. Дед - крестьянин, отец - начальник милиции, внук - зек. Центр и сердце повести - колония для несовершеннолетних Одлян. Одлян - имя это станет нарицательным, я уверен. Это детские годы крестьянского внука, обретающего свободу в зоне, постигающего ее смысл, о котором слишком многие из нас, проживших на воле, и догадки не имеют.Важно и то, что время не удалено от нас, мы его еще хорошо помним.
Жорка Блаженный из одноименного дневника-исповеди предстает великомучеником социальной несправедливости: пройдя через психиатрическую больницу, он становится добычей развращенных девиц.
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
Жизнь – это чудесное ожерелье, а каждая встреча – жемчужина на ней. Мы встречаемся и влюбляемся, мы расстаемся и воссоединяемся, мы разделяем друг с другом радости и горести, наши сердца разбиваются… Красная записная книжка – верная спутница 96-летней Дорис с 1928 года, с тех пор, как отец подарил ей ее на десятилетие. Эта книжка – ее сокровищница, она хранит память обо всех удивительных встречах в ее жизни. Здесь – ее единственное богатство, ее воспоминания. Но нет ли в ней чего-то такого, что может обогатить и других?..
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.