Одлян, или Воздух свободы: Сочинения - [59]

По зоне прошел слух, что кто-то ковырнул посылочную и забрал часть продуктов. В седьмом отряде многие пацаны стали грешить на Амебу: раз он из толчка не выходит — в посылочную залез он. Его дуплили, а он плакал и говорил: «Не лазил, не лазил я в посылочную». Истинного шушару так и не нашли. Да и не искали особо, так как продуктов мало пропало.

После обеда зону построили на плацу, и хозяин в сопровождении офицеров вышел на середину.

— Ребята! — обратился он к воспитанникам. — С первого августа в колониях несовершеннолетних вводятся режимы. Будет два режима: общий и усиленный. Наша колония будет общего режима. Изменений в режиме содержания не будет. Льготами, так как у нас режим общий, будете пользоваться теми же.

12

Дни, нанизанные на кулак, тянулись для Глаза и сотен воспитанников мучительно медленно. Отбой, скорее бы отбой наступал — они ждали этого слова и звука трубы с нетерпением. Расправляя постель, знали одно: ночь, целую ночь к ним никто не подойдет, ничего не потребует и целую ночь их пальцем никто не тронет.

Над колонией опускался вечер. В разных концах зоны слышались песни. В них — боль души, страдания заключенных.

Глаз подошел к пятому отряду. У угла собрались ребята и слушали песни в исполнении вора Камани. Проведя по струнам, он, аккомпанируя, запел «Пару гнедых».

В зонах страны поют некоторые песни, написанные в девятнадцатом веке известными русскими поэтами. Мало кто из заключенных знал, что «Пару гнедых» написал А. Н. Апухтин. В ней многие слова изменены, но гнедые скакали по зонам. И еще один романс Апухтина был в зонах популярен, это — «Васильки». Глаз, слушая «Васильки», думал; песня родилась в зоне. Слова в ней были изменены, и Олю принимали за современную девушку.

Каманя запел «Журавли»:

Журавли, журавли, вы зачем прилетели?

Улетайте скорей, я вас вдаль провожу.

Или правду узнать захотели.

Как здесь люди живут, то я вам расскажу.

Здесь живет человек, обреченный судьбою,

Он надолго заброшен в глухую тайгу.

Лишь за то, что не смог примириться с судьбою.

Непосильным трудом искупает вину.

Здесь из каждой груди вырываются стоны.

Здесь народ позабыл про веселье и смех.

Журавли, посмотрите, нас здесь миллионы.

Но дорога на волю закрыта для всех.

Год за годом пройдет, старость к нам подкрадется,

И в морщинах лицо, не мечтай о любви.

Неужели пожить как людям не придется.

Жду ответа от вас на обратном пути.

Глаз слушал песню, и у него катились слезы. Веру, Веру он сейчас вспомнил. О! Как хотелось ее увидеть!

После отбоя Глаз накрылся с головой одеялом и плакал. В Падун его потянуло. Он представлял, как идет по Революционной, главной улице села, и навстречу ему попадаются знакомые. Здоровается, но ни с кем не останавливается. Глаз подумал: куда же идти дальше? С кем выпить бутылку, ведь он только освободился. «А пойду-ка я лучше к Проворову и выпью водку с ним». В Падуне жил старик Проворов, сапожник без одной ноги. У него, кроме сапожного инструмента и кровати, в доме ничего не было. Курил махорку и был всегда навеселе. Жизнь свою тяжкую заливал горькой. И Глазу сейчас, на одлянской кровати, захотелось с этим стариком выпить. Угостить его. Проворов обязательно заплачет, тогда и Глазу можно уронить слезу. Старик поймет его.

А ночью Глазу снился сон. Будто он в наряде в столовой. И моют они полы. Но там, где он пробежит, прижимая тряпку к полу, остаются грязные следы. У других ребят нет, а у него остаются. Бугор сделал замечание, чтоб он протер подошвы, но и после этого следы оставались. Тогда его стали дуплить. По голове. По грудянке. По почкам. Надеясь этим очистить его подошвы. Но нет, следы оставались. Тогда ему приказали сбросить коды. И вот он моет босиком. Но теперь вместо грязных следов остаются кровавые. Актив взбесился. Его снова бьют и приказывают слизать кровавые следы. Глаз отказывается. Мелькают палки, и он падает на пол. Встает, и его снова бьют. Вдруг активисты, взглянув на пол, увидели, что и от других пацанов на полу остаются кровавые следы. Тогда они начинают избивать ребят, заставляя их слизывать кровавые следы. Но ребята упорно отказываются. И вот один парень после удара падает на пол и расшибает голову. У него струей бьет из головы кровь, и в одно мгновение пол становится красным. Активисты в ярости выбегают из столовой. Возвращаются с дужками от кроватей и начинают зашибать ребят.

Глаз часто просыпался, но когда засыпал, снова видел кровавый сон. Вновь проснулся, в поту, и подумал — хорошо, что это не наяву. И ему не захотелось засыпать, чтоб не видеть ужасный сон. Он лежал с открытыми глазами и наслаждался ночью, наслаждался блаженной тишиной, когда его не только не бьют, но и не кричат на него даже. Но сон все же одолел, и он опять попал в столовую под дужки актива.

Вечерами воспитанники, кто был свободен, смотрели телевизор. Глаз как-то зашел в ленинскую комнату. Несколько десятков парней смотрели кинофильм «Операция «Ы» и другие приключения Шурика». Ребята от души смеялись и, казалось, забыли, что сидят в Одляне. Им весело. Глаз посмотрел несколько минут и вышел на улицу. Ничего смешного в проделках Шурика не нашел.