Одиссея поневоле - [54]

Человек и мул сошли с пристани и медленно направились в сторону Золотой башни.

А «Нинья», миновав опасные мели у Сан-Лукара, спустя полтора дня вышла в море и взяла курс на Кадис. Дул крепкий северный ветер, корабль на всех парусах мчался на юг, оставляя по левому борту унылые берега Кадисского залива.

Прошла неделя, и адмирал отдал приказ: в среду, 25 сентября, в час рассвета всем семнадцати кораблям выйти в море. Это была очень сумбурная неделя. Полторы тысячи буйных странников скопилось в Кадисе, и обыватели с нетерпением ждали, когда наконец нелегкая унесет на край света этих незваных гостей: никому от них не было покоя.

Местные альгвазилы предпочитали отсиживаться по домам, юным девицам мамаши запретили выходить на улицу, собак спустили с цепи. Винные погреба быстро пустели, в кабаках и притонах стоял дым коромыслом, а на кораблях творилось черт знает что.

Известное дело: на корабле хозяин капитан, его приказ — закон. Но буйные пассажиры флотилии никаких капитанов и никаких законов не признавали. Просто-напросто собиралась в какой-нибудь корчме теплая компания и занимала затем облюбованный ею корабль. А поскольку на этот же корабль одновременно пробивались и другие, не менее буйные банды, на флотилии завязывались лихие стычки.

Каким-то чудом все, однако, утряслось, возможно потому, что адмирал во всеуслышание объявил, что властью, данной ему королевской четой, он повесит на реях всех, кто будет нарушать морские порядки.

На каждом рее два нока, на каждом корабле с десяток реев: на семнадцати кораблях без труда можно развесить сотни три смутьянов.

Расчет этот сделал, однако, не адмирал, а один из отъявленнейших смутьянов — дон Алонсо де Охеда.

— Наша цель — Индии, — сказал он своим друзьям. — А путь туда неблизкий. И в море-океане акул не меньше, чем бесов в аду. Поэтому до поры до времени, сеньоры, извольте сдержать свою прыть. Иначе, клянусь честным крестом, я вздерну любого из вас на грота-рей.

Адмирал возблагодарил святую троицу за столь полезного соратника и взял Охеду на флагманский корабль «Мария-Галанте». Флагман флотилии удостоился высокой чести: на нем отбывали в Индии наиболее родовитые участники великой экспедиции. Адмирала почтили своим обществом царедворцы их высочеств и знатный арагонский кавалер Педро Маргарит.

За адмиралом следовал, как тень, бывший альгвазил двора ее высочества сеньор Берналь де Писа — главный счетовод флотилии. Таково было его официальное звание. Неофициально он выполнял сверхдоверительные поручения дона Хуана де Фонсеки, действуя в качестве негласного осведомителя главы заморского ведомства.

Индейцы также оказались на «Мария-Галанте». Тогда знатный кавалер Педро Маргарит заявил адмиралу протест:

— Мне, дворянину чистых кровей, невместно дышать одним воздухом с гнусными язычниками.

Адмирал вежливо разъяснил чистопородному кавалеру, что индейцы крещены их высочествами и примасом Кастилии.

— Вы, сеньор Маргарит, первый человек, который позволил себе усомниться в подобных восприемниках. Но сомнения эти вряд ли основательны — ведь сам отец-папа одобрил почин королевской четы. Впрочем, если достойный кавалер пожелает, то адмирал не преминет довести до сведения их высочеств его особые соображения.

Достойный кавалер побледнел и клятвенно заверил адмирала, что отныне он будет считать всех семерых индейцев истиннейшими христианами и готов дышать с ними общим воздухом.

Хотя это маленькое недоразумение благополучно уладилось, адмирал и индейцы чувствовали себя неважно. Адмирала угнетали его именитые пассажиры. Они явились на корабль с целым штатом оруженосцев и слуг и заполнили не только трюм, но и палубу своим громоздким багажом. Чего-чего только они не везли с собой в Индии: не позабыли ни о серебряной посуде, ни о роскошных туалетах, ни о рысаках арабских и кастильских кровей. Один из знатных кавалеров захватил с собой шубу, должно быть полагая, что Индии лежат на рубежах Московии, другой пригнал свору гончих псов, третий вкатил на палубу десять бочек хереса.

И опять-таки бесценные услуги оказал адмиралу дон Алонсо де Охеда. Положив руку на эфес, он вступал в тихие беседы со знатными пассажирами.

— Собачек, мой любезный друг, вы отправите на берег не позже полудня. Что? Вы, если меня не обманывает слух, помянули всуе моих достойных родителей? — Шпага на два дюйма выползала из ножен, белейшие зубы обнажались в дерзкой улыбке, и любезный друг, не вступая в дальнейшие пререкания, перебрасывал свою псарню на берег…

Индейцев же пристроили в тесном закутке между бочками с солониной и мешками с горохом. Их перегоняли с места на место, им наступали на ноги, им щедро раздавали подзатыльники и затрещины. Адмиралу было не до них, а Обмани-Смерть и Родриго, их друзья и покровители, попали на другие корабли. Правда, Желтоголовый был на флагмане, но адмирал так задергал его разными поручениями, что он и минуты не мог уделить своим меднокожим друзьям.

И кроме того, шестимесячное пребывание в Стране Восхода не прошло для индейцев даром. Оба кариба и Пепе кашляли кровью, у Алонсо и Пако все тело покрылось незаживающими язвами, Гуакагана поминутно прикладывался к баклажке и если не спал мертвым сном, то, пошатываясь, бродил по палубе, издавая нечленораздельные звуки. Только Диего, которому на пользу пошло селеньице Лос-Паласиос, пребывал в добром здравии, но племянника великого вождя Гуабины изрядно донимала предотъездная суета.