Одиссея поневоле - [36]

Песенку о богине бледнолицых поют в ночное время. И это хорошо: Ночь — пора Мабуйи, и людям в ночные часы нужна сильная и надежная защита.

Карибы плохо переносят неволю. Один из них тяжко захворал, а знахарей у бледнолицых нет. Было у них два лекаря, да и тех Сеньорадмирал оставил в бухте Навидад. А между тем больному с каждым днем становится все хуже и хуже и есть он ничего не может.

На Острове Людей от любых болезней верное средство — целебные травы. Диего — ученик великого жреца и знахаря Гуаяры, и ему ведомы тайны многих трав. Но где найти их на Большой Соленой Воде?

От живота помогает настой из листьев курбаны, того кустарника, который Сеньорадмирал называет корицей. Сухие листья курбаны у Сеньорадмирала есть, но от них никакого проку.

Зато, как заправские моряки, переносят плавание в море-океане пернатые пленники адмирала. Четырнадцать попугаев едут в Старый Свет, и им, пожалуй, живется вольготнее, чем пленникам индейцам. У каждого просторная клетка, а кормит и поит их Родриго де Херес. Он же учит попугаев кастильскому языку, и ему удалось добиться заметных успехов.

Правда, даже Кинтеро-боцман стыдливо краснел, когда крылатый хор приступал под руководством своего регента к словесным упражнениям…

Гуаяра не раз говорил: духи тьмы и печали выходят на ловлю в дни, когда на убыль склоняется луна.

27 января (по счету бледнолицых, этот счет Диего понимает, но им не пользуется) луна была круглой, как голова Каоны. А затем по суровому небесному закону она стала уменьшаться. И в одну из ночей — по календарю бледнолицых случилось это 2 февраля — корабли вошли в воды волшебного моря. Казалось, будто за бортом цветущий зеленый луг. Мягко шуршали травы, встревоженные «Ниньей», колыхались над черной водой высокие стебли. Ночь, день и еще одну ночь шли корабли через эти морские луга, и на рассвете, в пору, когда трава стала уже редеть, духи смерти взяли больного кариба в страну Коаиваи.

Смерти бояться негоже. Придет твой час, и ты переступишь последний порог. Но в страну Коаиваи ты попадешь, если тебя туда проводят живые люди, если они, соблюдая древние обычаи, зароют в землю твой прах.

А несчастный кариб умер в море, и тело его ушло на дно.

Взяли железный брус, привязали к ногам покойника, и покойник погрузился в пучину. Страшнее нет судьбы…

Духи тьмы съели уже половину луны, и Сеньорадмирал говорит, что корабли прошли половину пути. Ветер крепчает. Стынет тело от стужи, должно быть донеслось до кораблей первое дыхание суровой страны Восхода.

Аргонавты учат Одиссея

Дон Обмани-Смерть учил индейцев благородному моряцкому делу. Никто лучше его не умел вязать узлы, сплеснивать размочаленные концы, латать паруса, драить палубу. Он был суров, этот дон Обмани-Смерть, и часто пускал в ход свою тяжелую руку. Суров, но справедлив, и пленники не обижались на крепкие затрещины.

Ученики его делали успехи. Особенно Санчо и Пако. Им шутя давалось хитрое искусство дона Обмани-Смерть, и скупой на похвалы наставник как-то сказал:

— Не пройдет и месяца, как эти красноногие обставят любого боцмана.

Высокому искусству письма, чтения и счета учили только Диего, кузена «короля» Гуаканагари Гуакагану и кариба Бехечо. Сперва занятия вел сам Сеньорадмирал, но за недосугом он передал бразды Педро Желтоголовому.

Желтоголовый постиг грамоту в доме своего отца, благородного кавалера Доминго Сальседо. Отец владел ею не ахти как, но каким-то образом у него оказалась песня о подвигах славного рыцаря Сида-воителя. С этой книгой Педро не расставался никогда, и по ней он стал учить кастильской грамоте Диего, Гуакагану и Бехечо.

Вязать тройные морские узлы было стократ легче, чем овладевать искусством грамоты.

Можно изобразить на бумаге любой осязаемый предмет. Допустим, мачту, парус, сухарь, колокольчик. Они, эти мачты и колокольчики, существуют, ты их видишь, ты их можешь ощупать, твои глаза и пальцы помогают узнать свойства этих предметов и перенести их образ на белую бумагу. Но как передать на ней, на этой бумаге, звуки человеческой речи? Неуловимые, зыбкие, текучие. И ведь произносят эти звуки по-разному: Желтоголовый говорит не так, как дон Обмани-Смерть, а резкое двойное «рр» у Сеньорадмирала вовсе не «рр», а «гх» или «кх». И как получается, что эти непохожие друг на друга звуки сливаются воедино и образуют слова? Как они могут сливаться? Слово — это вещь, слово зримо и осязаемо. Мачта — это слово, парус — тоже слово, колокольчик — опять же слово. И проще простого привязать эти слова к бумаге, стоит только нарисовать мачту или парус, или колокольчик. Так нет же, Желтоголовый ловит не эти слова-вещи, а призраки звуков. Ловит и привязывает их диковинными значками.

Абстрактное и конкретное. Снова пропасть в сто поколений, но сегодня Диего легче понять учителя, чем две луны назад. А Бехечо уже уловил тайный смысл кастильской грамоты, вчера у него звуки-значки сами собой слились в слово-вещь.

Гуакагане чтение дается труднее, чем Бехечо и Диего, но зато он с удовольствием выводит на бумаге значки-буквы. Диего не может держать в руках перо, которым колдуют бледнолицые, макая его в черную жижу. Перо вырывается у него из рук, оно бунтует, и силой его обуздать никак не удается. А Желтоголовому это перо покорно, и в его ловких пальцах оно само летает по бумаге.