Одиссея Пола Маккартни - [9]

Такого рода циклы постоянно сменяют друг друга. Как усы. Однажды я отрастил усы, для смеха, чтобы всех поразить. Это было очень смешно, потом я их сбрил. А теперь вернулся к исходной точке. То же с едой. Я все перепробовал, узнал вкус разных блюд и вернулся к тому, что любил всю жизнь.

Мы всегда возвращаемся к самим себе, потому что мы никогда не меняемся. Мы можем быть «а+1», когда «1» означает, например, серые костюмы. И это будет цикл серых костюмов. Потом «а+2», когда «2» — это цветные рубашки. Но независимо ни от чего мы всегда остаемся «а». Потом будет «а+смерть», финиш. Извините за такие благоглупости. Я просто увлекся разговором.

Но понимаете, все эти изменения поверхностные. Проходишь какой — то цикл, однако тебя он никуда не приводит, потому что чем больше ты знаешь, тем меньше ты знаешь. И каждый из нас — как предохранительный клапан для другого.

Дело в том, что в действительности мы — одна и та же сущность. Четыре части одного целого. Мы разные сами по себе, но вместе образуем Товарищество в одном лице. Если один из нас отправляется на поиски своего пути, остальные или двигаются с ним, или возвращают его назад. Каждый вносит что — то свое.

Ринго — это сама сентиментальность. Он любит лирическую музыку; всегда любил ее, а мы ни черта в ней не понимали, пока он нам не показал, что это такое. Поэтому мы и писали для него такие чувствительные песни, как «With A Little Help From My Friends».

Джордж — воплощение определенности, уж если он принял решение, то выполняет его самым добросовестным образом. Его добросовестность положительно действовала на всех нас.

Джон весь в движении, быстром движении. Он ухватил что происходит что — то новое, и уже… пошел!.. понесся вперед, только его и видели.

Когда появлялась новая Fender — гитара, Джон и Джордж немедленно бросались покупать ее. Джон из — за того, что она была новая, а Джордж потому, что считал, что она ему нужна. Я же думал, колебался, проверял, есть ли у меня деньги, потом выжидал.

Из всех четырех я — консерватор. Конечно, не в сравнении с другими людьми. Так, если сравнивать с моей семьей, то я просто сумасшедший.

У каждого из нас осталась прежняя роль. Но поскольку мы не хотим прослыть конформистами, всегда будет казаться, что мы меняемся. Эта боязнь стать конформистами, желание делать все время что — то новое — залог непременного своеобразия нашей музыки.

Мы никогда не приспосабливались. Нам часто говорили, что мы должны войти в определенное русло, но мы не обращали на подобные советы никакого внимания. Нам говорили, что мы должны носить школьный блейзер. Но если вы верите себе, вам нет нужды всю жизнь ходить в школьной форме, даже если так много людей вокруг хотят, чтобы вы это делали.

Мы не учимся быть архитекторами, художниками или писателями. Мы учимся быть. Вот и все.

Знаете, что самое забавное? Было время, когда среди всех членов «Битлз» я считался — да и действительно был — самым склонным к авангарду. Я увлекся любительской киносъемкой, из нескольких лент я монтировал фильм, подгонял самые различные сюжеты, и был чрезвычайно доволен своей режиссурой. Помнится, я даже осмелился показать наиболее удачный маразм самому Антониони [40] — он в это время снимал в Лондоне «Блоу ап». Мэтр приехал ко мне домой и во время просмотра несколько раз вежливо улыбнулся; думаю, больше всего ему хотелось вышвырнуть меня в окно.

Потом я начал безобразничать со звукозаписью: включал магнитофон и валял дурака на пианино, затем накладывал партию гитары, а в самом конце находил ритм и выбивал его на кастрюлях. Я прогонял всю эту чертовщину в обратную сторону, с разными скоростями и рассылал готовые записи знакомым, так, ради смеха. Я совсем одурел от этих упражнений и, чтобы развлечься, стал пугать Джона, что выпущу сольный альбом под названием «Пол Маккартни переборщил». Джон поначалу хихикал, но потом ему надоел этот цирк, и он позвонил мне в 5 часов утра, предложив на выбор: «Либо ты выпустишь свой чертов альбом и оставишь меня в покое, либо я тебя убью!» По — моему, он не шутил, потому что я перед этим позвонил ему в 4 часа утра. А вообще, мы часто с ним развлекались подобным образом. Между прочим, немногие знают, но первым с Йоко Оно [41] познакомился я: она как раз приехала в Лондон и очень интересовалась модернизмом, а кто — то из моих знакомых сказал ей, что знает одного сумасшедшего авангардиста и привел ее ко мне. Она послушала всю эту кастрюльную чушь, я прочитал ей несколько набросков к «Sgt. Pepper…» Что ж вы думаете, понравилось. Но знаете, если честно, то мне очень не хотелось расставаться с моей дребеденью — а она просила! — и я сказал, что знаю еще более чокнутого парня, и отвел ее к Джону. Когда они встретились [42], мне показалось, что в комнате сверкнула молния. Во всяком случае, Джон влюбился до потери памяти. И вначале дико ревновал Йоко ко мне — она же была моей знакомой.

С Джими Хендриксом [43] я познакомился во время его концерта в Лондоне. Когда я впервые увидел его, я был потрясен. До этого я никогда не предполагал, что гитара имеет такие огромные возможности. Так виртуозно еще никто не играл, да и, пожалуй, не играет. То, что делал Хендрикс, казалось фантастикой. Он был не просто виртуозом гитары, как его называют сейчас, он поразительно чувствовал звук, каждая его нота имела особый смысл, а какие гармонии звучали в его композициях! Невероятно! Я смотрел концерт вместе с Эриком Клэптоном