Одиссея батьки Махно - [165]

— До каких же пор вы будете попадаться на удочку этому бандиту?

— Мы учтём, товарищ Фрунзе. В другой раз не выскользнет, — давал Будённый очередное обещание, в душе уже начиная сомневаться в его исполнении: «Что ж это творится? Врангеля в десять дней разгромили, а тут за кучкой бандитов гоняемся и никакого сдвига». Нервничал Фрунзе. Выходил из равновесия в Москве вождь.

Красная Армия не давала Махно передышки, старалась ни на час не упускать банду из виду, атакуя её при первой возможности. Махно стал уклоняться от прямого столкновения с красными, слишком вымотаны были бойцы этой сумасшедшей гонкой, но не упускал случая разгромить или пленить часть, попадавшуюся на пути.

Так 19 декабря на хуторе Левуцком был захвачен штаб 2-й Петроградской бригады Сводной дивизии курсантов, охраняемый лишь комендантской ротой. Допрашивая ещё непротрезвевших красных командиров, Махно выяснил, что именно эта группа участвовала в разгроме корпуса Каретникова, и приказал порубить весь штаб:

— В память по Семёну. И только.

Хотел Щусь «расходовать» и роту, но Нестор да и Комиссия антимахновских дел в лице Василевского и Галины Андреевны воспротивились:

— Рядовых отпустить.

— Они наших не отпускают, — пытался доказать свою правоту Щусь.

— Мы — не они, — отвечала чисто по-учительски Галина.

Красные действительно всех пленных махновцев, как правило, расстреливали; мало этого, подлежали ликвидации и лица, сочувствующие им. Именно этот безграничный красный террор и пополнял махновский отряд новыми бойцами — мстителями за попранную свободу, за погибших родных и друзей.

Обобранный, обманутый народ — это неиссякаемый источник сопротивления. Но иезуитская мысль большевиков и здесь нашла способ расслоить, перессорить крестьян. В сёлах стали создаваться комитеты бедноты, в которые записывали голь перекатную, бездельников и тунеядцев, вручая им власть на селе. Работящие мужики, имевшие крепкое хозяйство, объявлялись кулаками и комбеды натравливали на них: «Грабь награбленное!» Когда в селе появлялся продотряд, первыми помощниками ему становились комбедовцы, знавшие, где и у кого есть хлеб, и рьяно помогавшие его отбирать. За такую услугу получали часть отобранного.

Село раскололось на две люто враждующие стороны — на бедных и кулаков. Большевики наконец-то добились своего. Советская власть и Красная Армия были на стороне комбедов, хотя хлеб выгребали у кулаков. Махно назвал эту политику «грязью». Едва ли не в каждой волости вспыхивали по сёлам кровопролитные потасовки, убийства из-за угла, через окно тёмной ночью.

Вот уж истина, комбеды привнесли в деревню такой КОМ БЕД, который и до сего дня не рассосался. Зависть к благополучию соседа, к его успеху — это чёрное наследие комбедов. Не случайно слово «кулак» до сих пор употребляется в ругательном смысле, а вот «бедный» — сочувственно. Большевиков уже нет, а их дело живёт и процветает: бедно живёшь — живи, разбогател — берегись.

На Совете Повстанческого штаба решили уходить на Правобережье, где, по разведданным, действовало ещё несколько повстанческих отрядов, к тому же Екатеринославщина была настолько вытоптана, разграблена белыми, красными, зелёными, что у крестьян брать стало нечего, они сами голодали.

— Двинем на Киевщину, будем подымать народ, — подытожил Махно. — Да и от красных может полегче станет. Ведь выспаться путём не дают.

22 декабря, соблюдая саженную дистанцию между тачанками и рядами всадников, Повстанческая армия по льду перешла Днепр.

То, что пленные красноармейцы так легко, а иногда и с радостью вливались в ряды Повстанческой армии, породило у Нестора надежду поднять против большевиков и Красную Армию. Сообщения агентов, рассылаемых Зиньковским во все стороны, обнадёживали штабарм. На заседании Реввоенсовета Лева докладывал:

— Комбриг Первой Конной Маслаков твёрдо на нашей стороне и готов выступить со дня на день.

— Чего же он тянет? — спрашивал Махно. — Первая Конная лупит нас нещадно, а он «готов выступить». Пусть выступает.

— Дело в том, что он пытается уговорить других командиров поддержать его, а вся армия разбросана по Таврии.

— Он дождётся, что его заметёт ЧК, как это случилось с командирами 30-й дивизии. Тоже были «готовы», а их в одну ночь повязали и заменили коммунистами. Передай Маслакову, что мы советуем ему выступать немедленно. Лучшей агитацией колеблющихся будет его выступление. А что от командарма Второй Конной слышно?

— От Миронова? Я послал к нему его брата, но пока никаких вестей нет.

— Миронов, увидев, что натворили большевики на его родном Дону, возмутился их политикой. И это надо использовать, иначе нас опередят чекисты. Надо послать к нему авторитетного человека.

— Кого?

— Ну вот хотя бы Вдовиченко, полный георгиевский кавалер.

— Но Трофим Яковлевич командует у нас Азовской группой, — пытался возразить Белаш.

— А Филипп Миронов — Второй Конармией. Два высоких начальника скорей договорятся. Верно, Трофим?

— Пожалуй, так, — согласился, усмехнувшись, Вдовиченко.

— Решено. Группу сдай Куриленко, а сам к Миронову. Если поднимешь Вторую Конармию, закачается и Первая Конная. Это будет действительно ход конём. А тебе ещё один «Георгий» обеспечен.