Одиссея авианосца «Энтерпрайз» - [52]

* * *

Итак, поздно вечером 8 августа авианосная группа Флетчера вместе с кораблями сопровождения покинула воды Гуадалканала, а 9 августа, пополудни, подальше от острова отошли крейсеры, уцелевшие в бою при Саво, и недоразгруженные транспорты. Иначе говоря, у берегов Гуадалканала не осталось ни одного американского корабля. Эскадра отступила, потеряв четыре крейсера и бросив плохо вооруженных морских пехотинцев (при поддержке всего лишь нескольких танков и зенитных орудий) на произвол судьбы в малярийных джунглях Гуадалканала, где все еще таился недобитый неприятель; в довершение ко всему у рейдеров были на исходе и боеприпасы, и запасы провизии. Как впоследствии заметил кто-то из американских военных историков, «мысль о том, что по каким-то там тактическим соображениям возникла необходимость отвести флот от берегов Гуадалканала, не укладывалась в голове ни у одного морского пехотинца». Но такова участь рядового солдата: зачастую ему бывает не понять суть того или иного стратегического хода, разработанного в высших командных сферах, который, по его скромному разумению, лишен всякого здравого смысла. И тут уж ничего не попишешь: таков непреложный закон войны. Что же касается главнокомандующих, посчитавших более безопасным подставить под удар людей, которых высадили на остров явно преждевременно, нежели авианосцы, то они ничуть не удивились, узнав, что их подчиненные, все как один, восприняли решение об отводе эскадры как чистое предательство. Командование же посчитало, что время сделает свое дело — и морские пехотинцы в конце концов забудут все обиды. И они действительно их забыли. Только не так скоро, как рассчитывало командование.

В первые дни блужданий по джунглям острова морским пехотинцам казалось, что выданного довольствия им хватит на год вперед: ведь поначалу они практически ничего не ели. В результате непрерывных стычек с противником нервы у них были на пределе, что аппетита никому, понятно, не прибавляло; потом им всякий раз казалось, что  даже содержимое пайка насквозь пропитано тлетворным запахом джунглей. А посему неудивительно, что с каждым днем силы у них все убавлялись. Офицерам то и дело приходилось упрашивать солдат, чтобы они поели. Спустя время люди привыкли к новой обстановке, немного расслабились и у них снова появился аппетит. Тогда-то они и заметили, насколько скудны их запасы. И вскоре главной их пищей стал трофейный рис — благо его было в избытке. В ход пошло и содержимое странных маленьких желтых бутылочек: это был яблочный лимонад «Митсуби» — что-то вроде газированного сидра.

Между тем остававшиеся на острове японцы отступили к западному побережью Гуадалканала и перегруппировались. Они продолжали свои ночные вылазки — хотя и меньшим числом, зато с не меньшей яростью. К тому же каждую ночь к западному берегу Гуадалканала подходили японские крейсеры и эсминцы и снабжали своих солдат всем необходимым — боеприпасами и провизией. Следом за тем неприятельские корабли принимались обстреливать из пушек сектор, захваченный морскими пехотинцами. И тогда американцам ничего не оставалось, как падать ничком наземь и укрываться где попало от рвущихся шальных снарядов. Рейдеры лежали неподвижно, уткнувшись лицом в землю, а у них над головами шатались, точно от ураганного ветра, трещали и ломались высоченные пальмы и другие диковинные деревья; да и земля вокруг ходила ходуном и гудела как громадный гонг. Небо во время ночных артобстрелов было сплошь иссечено огненными шлейфами снарядов — все это напоминало смертоносный звездопад. А японцы, затаившись за деревьями и совершенно не страшась погибнуть от «своих» же снарядов, пересвистывались и вели пальбу наудачу. И так — ночи напролет. Однажды пехотинцы попытались было захватить прибрежную туземную деревушку Матаникау — из рейда вернулись только трое. Следующая неделя прошла, впрочем, как обычно — ночные стычки и перестрелки под громовой аккомпанемент рвущихся повсюду артиллерийских снарядов. 18 августа от генерал-майора Вандегрифта поступил приказ выдвигаться вперед и во что бы то ни стало захватить Матаникау. По странному стечению обстоятельств, возможному, пожалуй, только на войне, жалкая туземная деревушка — всего-то с десяток убогих соломенных хижин — в один прекрасный день стала важным тактическим объектом. Штурм и оборона Матаникау носили уже привычный ожесточенный характер. За время боев в джунглях Гуадалканала американцы возненавидели японцев до крайности. Если рейдерам удавалось захватить в плен японского солдата — а такое случалось редко, — их товарищи, потрясая винтовками, кричали: «Расстрелять гада, и все тут! Но сперва надо дать ему крепких пинков под зад!..» Японцы как будто сами хотели, чтобы их ненавидели лютой ненавистью, и делали для этого все возможное. Даже раненые, они из последних сил вырывали зубами чеку из гранаты,  предпочитая погибнуть самим, а заодно унести с собой жизни тех, кто намеревался их пленить.

В ночь на 19 августа к Гуадалканалу подошли несколько малых транспортов и высадили войска, которым предстояло взять в осаду аэродром, а следующей ночью десантный корпус, высаженный на восточной оконечности острова, двинулся в контрнаступление вдоль берега реки Тенару. Однако путь японцам преградила колючая проволока, которую натянули накануне. Рейдеры тут же открыли по неприятелю шквальный пулеметный и ружейный огонь — и уничтожили его почти подчистую. Тех же японцев, которые уцелели благодаря тому, что вовремя успели окопаться прямо на месте, наутро добили с помощью трех танков и бомбометов. Хотя позднее выяснилось, что стычка произошла не у Тенару, а у другой реки — Илу, в историю тот ночной бой тем не менее вошел под названием сражения при Тенару. Впрочем, какая разница — уж если по большому счету?