«Одиссей» за 1996 год - [39]

Однако и Вебер, и Коллингвуд жили задолго до эпохи постструктурализма и влияние рационалистических идей на них было очень сильным, Под влиянием этих идей проходил, например, отбор исследуемых ценностей М. Вебером, что снижало значимость его стратегии "воздержания от оценки" и вызывало в его адрес обвинения в волюнтаризме со стороны Р. Арона и Х.-Г. Гадамера ". Что касается Коллингвуда, то хотя он мимоходом и оговаривал возможность анализа историком Иного, "форм мышления, в которых он уже... не способен мыслить", но реально рассматривал лишь условия исторического познания прошлого, непосредственно предшествующего нашему настоящему (например, эпохи эллинизма) ^. Ни тот ни другой не предчувствовали угрозы постмодернизма и не пытались сознательно решить связанные с этим задачи.

Гораздо более современным выглядит на этом фоне М. М. Бахтин, который уже в одной из ранних своих работ "К философии поступка" (начало 20-х годов) сумел сделать большой шаг вперед в нужном нам направлении. Разрабатывая теоретические предпосылки эстетического знания, Бахтин развил идею Вебера о значении личной установки при познании прошлого и расширил обоснованный Вебером легитимированный контекст этого познания. В него, в частности, вошли и те предпосылки анализа, за неявную приверженность к которым социолога критиковали Арон и Гадамер.

Для Бахтина представляется принципиально невозможным получение знания об Ином с целью игрового перебора масок. Это, по его мне

76 ИсюриЛ в nouckax метода

нию, "соблазн эстетизма", ничуть не менее гибельный, чем соблазн "бесплотного теоретизирования", дающий лишь "иллюзию большей жизненности". "В эстетическом бытии можно жить, но живут другие, а не я, - отмечает Бахтин. - Это любовно созерцаемая прошлая жизнь других людей и все вне меня находящееся соотнесено с ними, себя я не найду в ней, но лишь своего двойника-самозванца, я могу лишь играть в нем роль, т. е. облекать плоть в маску другого - умершего". Отвергая этот соблазн "стирания лица", "алиби в мире", Бахтин ставит вопрос об ответственности актера (и всякого человека) за "уместность игры" ", форму своего присутствия в жизни и действии.

Этот момент ответственности философ считает ключевым для преодоления тупиков теоретизма и эстетизма (в нашем случае - объективизма и постмодернизма). Он рассматривает акт познания как личный поступок, в котором важную роль играет эмоционально-волевая сторона, "некая должная установка сознания, нравственно значимая и ответственно активная". "Действительно поступающее мышление, - продолжает Бахтин, - это эмоционально-волевое мышление, интонирующее мышление". Рациональность выступает при этом лишь как момент ответственности. В ответственном поступке познания единичное, индивидуальное соединяется с рациональным, историческое бытие освещается как бы изнутри. Если перебор явлений Иного в ходе эстетской игры есть выявление субъективно-случайного, то ответственный, личностно подкрепленный поиск ведет к выявлению "правды", необходимого, "ответственнозначимого" знания ".

Процесс познания сам приводит к перетеканию индивидуализирующего знания в генерализирующее. "Маленький мирок мною признанных ценностей" стремится к расширению и обретению общезначимости, находя свое основание в логической организации внешних явлений. "Ответственное расширение контекста действительно признанных ценностей с моего единственного места" позволяет создать целостный образ истории. "Из моей ответственности, - указывает Бахтин, - как бы расходятся лучи, которые, проходя через время, утверждают человечество истории" ^.

Тем самым исследователь уходит от "разнузданной игры объективности" и чисто формальных схем, противопоставляя им "личностно-наполненное" знание. Тотальность истории восстанавливается как развернутая тотальность субъекта исследования, как его "живое прошлое". Иное получает возможность быть включенным в целостность потому, что это не любое произвольно взятое, а "свое-Иное", выступающее не как предмет чистого интереса, а как средство самовыражения. "Нужна инициатива поступка по отношению к смыслу, - подчеркивает Бахтин, - и эта инициатива не может быть случайной" '".

Фактически Бахтин описывает здесь тактику пересечения границы несамотождественности, путь выступания за собственные пределы, минующий ловушки деперсонализации. Об этом еще раньше писал Э. Гуссерль: "Я не могу испытывать, обдумывать, оценивать какой-то другой

И. Н. Ионов Судьба генерализирукшего подхода k истории 77

мир, не могу жить и действовать в таком мире, который не имеет смысла и значения во мне самом" ". Путь Бахтина - это путь внутренней локализации "зон 'прозрачности" в затуманенном зеркале нашей метафоры, Познаваемость прошлого определяется при этом не столько наличием богатого источникового материала, позволяющего проследить повторяемость событий и явлений, сколько внутренней родственностью происходящего индивидуальности историка. Наблюдатель и объект оказываются при этом в "единстве бытия, нас равно объемлющем". Выход в это пространство бытия возможен лишь посредством ответственного поступка, осознания долженствования наблюдателя по отношению к объекту ".