«Одиссей» за 1996 год - [37]

Деятельность Фуко была борьбой против такого манипулирования. Смысл этой деятельности родственно близок современным российским историкам, особенно тем из них, кто в доперестроечные времена должен был профессионально изучать отечественную историю и не понаслышке знаком с такими инструментами власти, как история КПСС или история СССР в ее утвержденном партийными органами виде. В Советском Союзе репрессивная сила исторического факта была отлично осознана и использовалась для управления процессами социализации и эволюции общественного сознания. До предела генерализированная, нарциссистская историческая схема марксизма не допускала даже мысли о культурном

72 Hcropuk в nouckax метода

опыте Иного. Достоверность схемы "доказывалась" непреложностью огромной массы догматически трактовавшихся исторических фактов.

Идеологическая роль этой совокупности фактов становилась самодовлеющей по мере нарастания кризиса теории марксизма и "реального социализма". Недаром в последнее предперестроечное десятилетие в СССР модными стали уход от теоретических обобщений, внешний объективизм, написание всякого рода хроник исторических событий, которые должны были "силой фактов" подкреплять разрушающиеся теоретические и идеологические схемы. У части тех историков-русистов, кто не находил путей для радикального преодоления марксистской модели, подобное давление "объективной реальности" вызывало "двоемыслие", подобное по своей сути состоянию М. Фуко, провоцировало культурную шизофрению, рост самоотчуждения и личностную деградацию ^

Фуко прекрасно проанализировал и охарактеризовал эту ситуацию в понятии "власти-знания". Власть, утверждал он, - это "больше чем реальность", а истина в этом контексте - лишь другое наименование власти, особенно если речь идет об обобщающих исторических схемах. Философ пытался найти свой путь борьбы с такими схемами, противопоставляя общей теории - идеи локального, специфического, фрагментарного, всего того, что противостоит "воспринятым" (а не пережитым) истинам. Только это, по его мнению, может предотвратить превращение интеллектуала одновременно в "объект и инструмент" власти " . Способ радикальной "локализации" позиции исследователя в истории он видел в борьбе с культурным и общественным нарциссизмом, в отказе от "драматизации" современности, в переходе к более сдержанной ее оценке, не позволяющей привязывать всю предшествующую историю человечества в ее многообразии к нормам, ценностям и идеалам существующего ныне общества ".

ПУТЬ ФУКО - СЛУЧАЙНОСТЬ ИЛИ ЗАКОНОМЕРНОСТЬ?

Однако необходимо отметить, что лишь случайность помогла Фуко остановиться на пороге постмодернистской "революции", сохранить остатки пафоса генерализации при внешнем ее осуждении, фактически построить приемлемую для постструктуралистской эпохи модель генерализующего знания об истории. В его творчестве заметно инстинктивное избегание тупиковых ситуаций, о которых говорилось ранее, в частности ситуации "радикального перевода", описанной У. Куайном. Характерно, что если в начале своей научной деятельности Фуко пытался подкреплять свои выводы примерами из жизни неевропейских, "примитивных" обществ, то постепенно он принципиально ограничился примерами из истории Франции и античной традицией, которая во Франции воспринимается как собственная ^. Он вызвал тем самым волну нападок и обвинений в национальной ограниченности, но одновременно уберегся от одного из эксцессов номинализма - сохранил представление о "родной", "собственной"

И. Н. Ионов * Судьба генерализчруюшего подхода k истории 73

истории, служащей основой его самоопределения как личности. Это было существенным ограничением влияния Иного на создаваемый им образ истории.

Нечто подобное произошло и с большинством историков Школы "Анналов". Отметим, что если И. Рюзен упрекает их в стремлении лишить Европу "собственного" прошлого, заменить его прошлым чужих стран, не имеющим прямой связи с Новым временем, то критически настроенный соратник "анналистов" Ф. Фюре, напротив, пишет, что те на деле не столько "стараются объяснить необычное, сколько обнаружить привычное за видимостью необычного" (т. е. встроить Иное в картину Однородного!) ". На деле правы оба критика, но в первом случае оценка скорее касается замысла, а во втором - его осуществления. Как и Фуко, историки Школы "Анналов" обычно не распространяют свои поиски Иного за пределы Франции и исторически связанных с ней стран. Во всяком случае, такие примеры довольно редки. Границы истории их собственной страны являются для них едва ли не единственными границами, которые они, несмотря на призывы М. Фуко, Ф. Броделя, М. де Серто и других, все же не торопятся переходить. Получается, что в рамках научности и культурного самосохранения "анналистов" удерживает некая пассивность, нежелание переступать подсознательно ощущаемые пределы.

Но нельзя не видеть при этом, что любая попытка универсализации идей Фуко или историков Школы "Анналов" может привести к дрейфу в сторону постмодернизма, отчуждению от собственной национальной истории или истории Нового времени, к утрате самоидентичности историком. Франция и Западная Европа представляют собой совершенно особое поле для поисков Иного. Можно сказать, что оно отчасти обезврежено от семян архаики и фундаментализма предшествующими историческими событиями, в частности вековым диалогом высокой рационалистической и народной культуры. Ни одна территория в мире не предоставляет таких возможностей историкам.