Одиссей Полихрониадес - [7]

Шрифт
Интервал

Остался отецъ въ этой комнаткѣ и видитъ — сидитъ въ сторонѣ у очага худой турокъ съ длинными усами. Оружія по стѣнамъ много. Понялъ отецъ, что это и есть джелатъ4, который долженъ его убить.

Отецъ ему поклонился, и турокъ говоритъ ему: «здравствуй» и приглашаетъ вѣжливо сѣсть около себя.

Отецъ сѣлъ. Началъ турокъ спрашивать, откуда онъ и какъ его имя. И что́ отецъ скажетъ, онъ все ему: «Такъ, хорошо, очень хорошо!» И потомъ еще разъ спросилъ у него, какъ его имя, чтобъ онъ повторилъ. Отецъ сказалъ ему, и показалось отцу, что джелатъ какъ будто иначе взглянулъ на него.

— А есть у тебя братья? — спросилъ потомъ турокъ.

Отецъ сказалъ, что есть два брата.

— А гдѣ они?

— Одинъ въ Греціи, а другой умеръ.

— А который умеръ, чѣмъ занимался, гдѣ жилъ?

Отецъ сказалъ ему и объ этомъ.

— А въ Софьѣ не жилъ твой братъ?

Вспомнилъ отецъ, что онъ долго жилъ и въ Софьѣ и ханъ тамъ держалъ.

— А никогда онъ ничего тебѣ не разсказывалъ про этотъ ханъ или про какихъ-нибудь людей?

Не помнилъ отецъ; однако нарочно сталъ будто припоминать, чтобы хоть минутку еще на этомъ свѣтѣ прожить. Измучился наконецъ, и слезы у него изъ глазъ потекли, и сказалъ онъ турку:

— Не спрашивай у меня больше ничего; ага мой эффенди мой. Я въ твоей волѣ и припомнить я больше ничего не могу; у меня одна памятъ — о бѣдной женѣ моей и моихъ сиротахъ несчастныхъ!

— А ты разскажи мнѣ, — говоритъ турокъ, — кто на тебя эту клевету выдумалъ?

Отецъ повторилъ ему то, что́ сказалъ пашѣ.

— А ты мнѣ скажи, чорбаджи, — говоритъ тогда турокъ, — радъ вѣдь ты былъ, когда ваши московскіе сюда пришли и Тульчу забрали и Силистрію осадили. Ты мнѣ, чорбаджи, правду говори только и меня ты не бойся.

— Что́ жъ, я тебѣ скажу, — отвѣтилъ ему отецъ, — вѣра у нихъ съ нами одна…

— Это ты хорошо говоришь, чорбаджи. И вижу я, что ты человѣкъ не лживый, а прямой и добрый. Все, что́ ты сказалъ, все правда. Сиди здѣсь, я скоро вернусь, а ты сиди и не бойся.

Вышелъ турокъ и заперъ отца снаружи. Долго ждалъ отецъ и молился. Наконецъ турокъ вернулся и смѣется:

— Иди съ Богомъ, куда хочешь. И лошадь твоя здѣсь. Да скачи скорѣй, чтобы тебя не вернули. И уѣзжай потомъ куда-нибудь подальше и отъ насъ, и отъ русскихъ.

Не вѣритъ отецъ и подумать не знаетъ, что́ такое случилось. И сказалъ онъ агѣ этому:

— Ага мой, не могу я съ этого мѣста тронуться, пока не узнаю, за что́ ты меня такъ милуешь.

— А вотъ за что́, — говоритъ ему турокъ. — За то, что весь вашъ родъ люди хорошіе, другихъ милуете и васъ надо миловать.

— Слушай, — говоритъ, — садись на коня. Я самъ тебя до другого села провожу, никто тебя не тронетъ.

И разсказалъ отцу, что тотъ отцовскій братъ, дядя мой, который ханъ держалъ, его брата спасъ и кормилъ.

Ѣхали долго вмѣстѣ, около часа, и ага ему исторію брата разсказывалъ.

Дядя мой держалъ ханъ около Софьи; а братъ этого турка былъ ученикомъ налбанта5 въ самой Софьѣ. Онъ былъ молодъ и красивъ. У паши, который тогда начальствовалъ въ Софьѣ, была возлюбленная христіанка; жила она въ своемъ домикѣ на предмѣстьѣ, не далеко отъ того хана, гдѣ молодой Джемали лошадей ковалъ. Любилъ Джемали наряжаться и щеголять на дикихъ и злыхъ жеребцахъ. Случалось часто, что онъ мимо сосѣдки въ пестрой одеждѣ скакалъ: и не зналъ, что она всегда на него изъ-за рѣшетки въ окно глядѣла.

Потомъ нашла она случай познакомиться съ нимъ, нанимала телѣжку въ ихъ хану; кисетъ ему вышила и велѣла одной старушкѣ ему передать. Эта же старушка сказала ему:

— Джемали-ага, госпожа моя велѣла тебѣ сказать, что она тебѣ табаку хорошаго хочетъ дать изъ окна вечеромъ; она тебя очень жалѣетъ и говоритъ: какой юнакъ, на бейопуло6 больше похожъ, чѣмъ на простого человѣка!

— Такъ узнали они близко другъ друга и впали въ грѣхъ, — говорилъ отцу тотъ турокъ. — Узналъ и паша. Тогда было все проще въ Турціи, и погибнуть было легче, но легче и спастись. Схватили Джемали въ саду у христіанки молодой и привели въ конакъ.

— Ты кто такой? — закричалъ грозно паша, — что по ночамъ въ чужіе дома заходишь; и черезъ стѣны лазаешь? Кто ты такой, собака, скажи?

— Мы иснафы, паша, господинъ мой, — иснафы мы, самимъ вамъ это извѣстно.

Паша покраснѣлъ и закричалъ:

— Пошелъ вонъ, оселъ!

Въ чемъ же тутъ секретъ былъ, что паша смутился? Иснафами зовутся люди одного ремесла, одного цеха, и самое это слово употребляется иногда иначе, аллегорически.

Мы съ тобой иснафы, то-есть товарищи, одного ремесла люди; кумовья, если хочешь…

А паша и самъ по ночамъ у этой христіанки бывалъ, и бѣдный Джемали и не ожидалъ, что онъ такъ остроумно и колко отвѣтитъ. Двое, трое изъ старшихъ чиновниковъ-турокъ даже улыбнулись, не могли воздержаться.

Однако, хотя паша и выгналъ Джемали, но все-таки велѣлъ потомъ, чтобы заптіе его взяли и отвели въ тюрьму. Джемали притворился вовсе покорнымъ и слабымъ; двое заптіе вели его и сначала держали, а потомъ одинъ и вовсе оставилъ. Какъ увидалъ онъ это и расчелъ куда можно бѣжать, вырвалъ вдругъ у одного пистолетъ, ранилъ другого и бросился черезъ разоренную стѣнку стараго кладбища, бѣжалъ, бѣжалъ; просидѣлъ потомъ до вечера въ разрушенной банѣ одной, вспомнилъ о моемъ дядѣ и ушелъ ночью къ нему въ ханъ за городъ. Дядя мой пряталъ и кормилъ его двѣ недѣли, а потомъ переправилъ черезъ Дунай въ Валахію, и оттуда Джемали вернулся опять въ Турцію инымъ путемъ. Такъ какъ за нимъ никакого преступленія важнаго не было, то онъ боялся лишь ревности и мести того паши, котораго онъ оскорбилъ, а не другихъ начальниковъ. Когда Джемали увидался съ братомъ своимъ, онъ разсказалъ ему все это и прибавилъ еще:


Еще от автора Константин Николаевич Леонтьев
Панславизм на Афоне

Константин Николаевич Леонтьев начинал как писатель, публицист и литературный критик, однако наибольшую известность получил как самый яркий представитель позднеславянофильской философской школы – и оставивший после себя наследие, которое и сейчас представляет ценность как одна и интереснейших страниц «традиционно русской» консервативной философии.


Как надо понимать сближение с народом?

Константин Николаевич Леонтьев начинал как писатель, публицист и литературный критик, однако наибольшую известность получил как самый яркий представитель позднеславянофильской философской школы – и оставивший после себя наследие, которое и сейчас представляет ценность как одна и интереснейших страниц «традиционно русской» консервативной философии.


Не кстати и кстати. Письмо А.А. Фету по поводу его юбилея

«…Я уверяю Вас, что я давно бескорыстно или даже самоотверженно мечтал о Вашем юбилее (я объясню дальше, почему не только бескорыстно, но, быть может, даже и самоотверженно). Но когда я узнал из газет, что ценители Вашего огромного и в то же время столь тонкого таланта собираются праздновать Ваш юбилей, радость моя и лично дружественная, и, так сказать, критическая, ценительская радость была отуманена, не скажу даже слегка, а сильно отуманена: я с ужасом готовился прочесть в каком-нибудь отчете опять ту убийственную строку, которую я прочел в описании юбилея А.


Византизм и славянство

Константин Николаевич Леонтьев начинал как писатель, публицист и литературный критик, однако наибольшую известность получил как самый яркий представитель позднеславянофильской философской школы — и оставивший после себя наследие, которое и сейчас представляет ценность как одна и интереснейших страниц «традиционно русской» консервативной философии.


Подлипки (Записки Владимира Ладнева)

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Аспазия Лампради

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Месть

Соседка по пансиону в Каннах сидела всегда за отдельным столиком и была неизменно сосредоточена, даже мрачна. После утреннего кофе она уходила и возвращалась к вечеру.


Симулянты

Юмористический рассказ великого русского писателя Антона Павловича Чехова.


Девичье поле

Алексей Алексеевич Луговой (настоящая фамилия Тихонов; 1853–1914) — русский прозаик, драматург, поэт.Повесть «Девичье поле», 1909 г.



Кухарки и горничные

«Лейкин принадлежит к числу писателей, знакомство с которыми весьма полезно для лиц, желающих иметь правильное понятие о бытовой стороне русской жизни… Это материал, имеющий скорее этнографическую, нежели беллетристическую ценность…»М. Е. Салтыков-Щедрин.


Алгебра

«Сон – существо таинственное и внемерное, с длинным пятнистым хвостом и с мягкими белыми лапами. Он налег всей своей бестелесностью на Савельева и задушил его. И Савельеву было хорошо, пока он спал…».