Одиссей Полихрониадес - [64]

Я передалъ ему тамъ по секрету, что г. Бакѣевъ будетъ его ждать сегодня и что дѣло его почти сдѣлано… Такъ, какъ сказалъ Исаакидесъ.

— Вотъ и попросишь и за женщину, отецъ… Будь живъ и здоровъ… Жалко бѣдную старушку.

Отецъ сначала не хотѣлъ и вѣрить, заставилъ меня еще разъ повторить слова Исаакидеса и, наконецъ, смѣясь сказалъ:

— Какой интриганъ этотъ человѣкъ! Когда такъ, можно пойти…

Турчанку, впрочемъ, успокоить было не легко; она очень огорчилась, когда узнала, что не докторъ пойдетъ, а неизвѣстный ей человѣкъ, мой отецъ. Гайдуша, однако, сумѣла объяснить ей, что докторъ съ этимъ консуломъ не другъ, а будто бы первый другъ ему именно мой отецъ…

Отецъ одѣлся и пошелъ въ консульство, и я изъ любопытства за нимъ; а турчанка шла немного особо вслѣдъ за нами.

Неподалеку отъ консульства отецъ мой еще разъ спросилъ меня, не ошибся ли я? Онъ заставилъ меня повторить еще разъ слова Исаакидеса…

Напряженіе умовъ въ консульствѣ продолжалось. Г. Бакѣева еще не было дома. Онъ возвратился на минуту изъ конака, подписалъ ту бумагу, которая была имъ заказана на случай неудачныхъ словесныхъ переговоровъ съ пашой, отправилъ ее и тотчасъ же ушелъ къ Бреше.

Бостанджи-Оглу разсказывалъ намъ, что Рауфъ-паша сначала притворился, будто ничего не знаетъ о вчерашнемъ, но потомъ, когда г. Бакѣевъ сказалъ ему черезъ переводчика, что онъ дивится, какъ начальство не знаетъ о томъ, что простые солдаты оскорбляютъ иностранныхъ представителей, Рауфъ-паша смутился и началъ извиняться и увѣрять, что онъ дѣло разберетъ и чауша примѣрно накажетъ…

— Дѣло не въ чаушѣ, а въ полковникѣ, который долженъ былъ, отдавая полицейское приказаніе, прибавить: «исключая консуловъ и чиновниковъ ихъ»!

Бакѣевъ предупредилъ Рауфъ-пашу, что если къ вечеру полковникъ не явится просить у него извиненія, онъ долженъ будетъ прибѣгнуть къ мѣрамъ крайне непріятнымъ.

Паша на это ничего не отвѣтилъ. Бреше обѣщалъ пойти самъ, если переговоры Бакѣева не приведутъ къ концу… Ашенбрехеръ сказалъ, что онъ сдѣлаетъ то же. Киркориди отговаривался болѣзнью и обѣщалъ послать драгомана, а Корбетъ де-Леси, у котораго Бакѣевъ былъ вмѣстѣ съ Бреше, сначала сталъ было защищать чауша, но когда Бреше сердито сказалъ ему: «Итакъ, господинъ де-Леси, я прошу васъ сказать мнѣ рѣшительно, желаете ли вы быть солидарны со всѣмъ консульскимъ корпусомъ или нѣтъ въ этомъ случаѣ?» Леси отвѣчалъ лукаво, что онъ и самъ очень заинтересованъ этимъ вопросомъ, что драгоманъ его и безъ того долженъ итти по дѣламъ сегодня въ Порту и онъ прикажетъ ему «вникнуть между прочимъ и въ то, какъ намѣрена мѣстная власть отнестись къ поступку чауша».

Вскорѣ пришелъ и самъ г. Бакѣевъ. Онъ любезно поздоровался съ отцомъ и позвалъ его наверхъ. Тамъ они разговаривали долго, потомъ отецъ сошелъ, и г. Бакѣевъ, провожая его на лѣстницу, повторялъ ему:

— Очень вамъ благодаренъ… Очень благодаренъ. Будьте и вы покойны! Я все сдѣлаю, что́ могу.

Отецъ велѣлъ мнѣ ждать и самъ поспѣшно пошелъ въ конакъ.

Въ чемъ же было дѣло? Ты, я думаю, отчасти уже догадался…

Послѣ отецъ разсказалъ мнѣ все.

Исаакидесъ, у котораго, какъ ты знаешь, было дѣло съ Шерифъ-беемъ, молодымъ племянникомъ Абдурраимъ-эффенди, дѣло запутанное и не чистое, давно желалъ перевести тяжбу эту, посредствомъ векселей, на имя какого-нибудь русскаго подданнаго или на имя чиновника русскаго консульства. На искусство и вѣсъ эллинскаго консула онъ такъ же мало надѣялся, какъ и отецъ мой. Людей, записанныхъ въ русское подданство, въ Эпирѣ было человѣкъ шесть-семь, но двое изъ нихъ были въ отсутствіи; другіе жили не въ Янинѣ, а въ селахъ; иные были люди простые и ничтожные. Драгоманъ, который уѣхалъ съ Благовымъ, не хотѣлъ мѣшаться въ это дѣло. Исаакидеса самого Благовъ не хотѣлъ сдѣлать вторымъ драгоманомъ и не стѣсняясь отказалъ ему, когда Исаакидесъ предлагалъ свои услуги. «Вы, я знаю, приверженецъ великой идеи, отвѣчалъ онъ ему, человѣкъ безпокойный и какъ разъ начнете либо ссориться съ турками каждый день въ судѣ и конакѣ, либо будете чуть не съ тарелкой ходить по базару и собирать на возстаніе. Къ тому же у васъ все одна фраза: «Турція и варварство!» а я этого терпѣть не могу. Завтракать милости просимъ; а довѣряться я такому фанатику, какъ вы, не могу».

Исаакидесъ, узнавъ откуда-то, что Благову очень понравился мой отецъ, порѣшилъ поскорѣе устроить его вторымъ драгоманомъ при русскомъ консульствѣ. Онъ находилъ удобнымъ начать это дѣло немедля, при г. Бакѣевѣ, по нѣсколькимъ причинамъ. Во-первыхъ, потому что онъ самъ на Бакѣева имѣлъ гораздо больше вліянія, чѣмъ на Благова, который надъ нимъ подсмѣивался; во-вторыхъ, потому что Благовъ, пожалуй, и для Полихроніадеса не захотѣлъ бы пустить въ ходъ сомнительную тяжбу, а разъ уже отецъ сдѣлался драгоманомъ и тяжба признана, то и Благову будетъ неловко отступиться отъ тяжбы или удалить отца. И наконецъ, для того, чтобы вообще времени не терять и пользоваться тѣмъ, что отецъ здѣсь, а не въ Тульчѣ.

Руководясь этими цѣлями, Исаакидесъ, съ одной стороны, уговаривалъ отца проситься въ русскіе драгоманы, какъ для того, чтобъ имѣть лучшую защиту отъ Петраки-бея, такъ и для того, чтобы съ него, Исаакидеса, взять деньги за переводъ векселей Шерифъ-бея на свое имя… (