Одиссей покидает Итаку - [13]

Она посмотрела на меня внимательно, понимающе и словно даже жалеючи. С таким выражением хорошо похоронки вручать.

— Вы наблюдательный, умный человек, с большой выдержкой, крепкими нервами…

Я сделал попытку встать и, поклонившись, звякнуть шпорами. Ирина остановила меня коротким жестом. В смысле, мол, — брось дурака валять.

— Но сможете ли вы спокойно выслушать то, что я сейчас скажу… — В ее тоне не было вопроса, она, скорее, размышляла вслух.

— Смогу, — твердо сказал я, закуривая. Близких родственников, за которых можно тревожиться, у меня нет, а лично меня испугать трудно. Я был готов к чему угодно, но, так сказать, в привычных рамках. В любви она сейчас объясняться явно не будет, следовательно… Она вполне могла представиться сотрудницей иностранного посольства, любой разведки мира, на худой конец — какой-нибудь мафии по делам искусства… Предложить мне подписать коллективный протест против чего угодно или наладить массовое производство «подлинников» Сальвадора Дали или Шишкина. До сих пор ко мне с такими предложениями как-то не обращались, но ведь могут и начать?!

— Даже если я скажу, что говорю с вами по поручению внеземной цивилизации?

«Ого! — подумал я. — Жаль. А с виду выглядишь вполне нормальной…» Но взятый ранее тон даже в этой ситуации обязывал, и я кивнул:

— Отчего же нет?

Я был разочарован, даже шокирован. Такой поворот сюжета не соответствовал ее облику. Даже сумасшедшие должны подчиняться определенным правилам. Так сказать, единству формы и содержания. А она — не соответствовала. Я знавал ее единомышленников. Один все свободное время посвящал сбору фактов об НЛО, выступал с лекциями, метался по конгрессам соответствующего уровня и агрессивно вербовал неофитов в общество покровительства пришельцам, другой, повредившись на индийской философии, с 21 до 23 часов ежедневно медитировал в Измайловском парке в целях приобщения к Шамбале. Но и тот и другой в моих глазах заведомо были жертвами чрезмерного распространения всеобщей грамотности, Ирина же такого впечатления никак не производила.

Впрочем, почему это должно меня волновать? Мало ли кто как с ума сходит? Если за знакомство с такой женщиной нужно прикинуться дураком — отчего бы и нет? Я уже понял, что готов согласиться даже на обращение в ислам, если потребуется.

По-моему, она испытала даже некоторое разочарование от моей покладистости, как человек, у которого слишком легко удался тщательно подготовленный розыгрыш.

— И вы так спокойно это воспринимаете?

— А вы ждали, что я в ужасе полезу под стол, начну творить крестное знамение или хотя бы закричу: «Нет! Никогда!»? Что вас удивляет? Точка зрения Джордано Бруно у нас признана официально, сомневаться в ней только товарищу Шкловскому позволительно, для остальных же — как бы дурной тон. Обскурантизм как бы. Люди посерьезней меня симпозиумы устраивают по проблемам контакта. Меня другое смущает. Какая причина заставила уважаемых пришельцев уведомить именно меня о своем прибытии, да еще столь приятным способом? Надеюсь, вы занимаете достаточно высокое положение и уполномочены вести переговоры? Правда я, к моему глубокому сожалению, к встрече не готов. Не облечен, а также не знаком с этикетом и протоколом…

Сказал я все это и испугался, что переиграл. Возьмет, обидится и уйдет. Кого попроще искать.

— Не надо, Алексей. Этот тон вам не к лицу. А причина есть, как ни странно. Я сама в свое время задавала этот же вопрос. Можете себе представить: с точки зрения инопланетного разума мы с вами — наиболее подходящие объекты для контакта и выполнения некоей миссии…

— Как это для нас с вами ни лестно — не могу. Но допускаю.

— Странный вы, — вздохнула Ирина. — «Не могу, но допускаю». Надо же…

— А чего тут странного? Очень просто. Основания верить в свою исключительность среди пяти миллиардов землян у меня, при всем самоуважении, нет. Но если контакт все же должен осуществляться на индивидуальном уровне, то отчего не допустить, что субъектами, а равно объектами такового можем быть и мы с вами? Как и любой другой, произвольно выбранный индивид.

— Да… Логика у вас…

— Логика вполне простая. Но в обычной жизни люди предпочитают, вполне бессознательно, заменять логику эмоциями, стереотипами, так называемым здравым смыслом, и попытки кого-то к действительно логическому мышлению или, упаси бог, поведению, воспринимаются окружающими как странность и даже вызов. Стройные логические рассуждения любят также называть демагогией. Те, кто знает это слово. Но суть сейчас не в этом. Если я избран, то хотелось бы знать, чем же пришельцы руководствовались?

— Видите ли, в строгом смысле их нельзя назвать пришельцами. На Земле они физически не присутствуют.

— Да? А где же они? На орбитальном корабле? На базе в поясе астероидов? На комете Галлея?

— Нет. Тут совсем другое. В вашем понимании они… вообще не существуют.

«Тоже хорошо, — подумал я. — По крайней мере, неординарно».

Поскольку я уже решил любым путем продолжить столь неожиданное и в высшей степени интригующее знакомство, мне оставалось только играть в ее игру и по ее правилам. А в них еще предстояло разобраться, не давая ей оснований усомниться в моей искренности и лояльности. Когда тебе под сорок, такими подарками судьбы не разбрасываются. Это в юности я мог на предложение нравившейся мне девушки пойти в кино ответить, что этот фильм уже видел…