Веня аккуратно опустил тело в яму, застеленную пушистой зеленой хвоей, перекрестился неумело и начал засыпать. Лицо прикрыл мягкими кедровыми лапами.
Душа Афиногена рядом была. Веня это ясно и спокойно чувствовал.
Утром встал не рано. Посидел на пороге, жмурясь на мягкое тепло рассвета. Потом поднялся и, не оглянувшись на избушку, пошел на восток. Туда, где поднималось солнце и уходили горы за горизонт.
Больше его никто не видел.
Олег Палыч сначала сильно корил себя, что не все Веньке как следует рассказал. Вспомнит какую-нибудь мелочь и ходит по комнате, кряхтит и матерится вполголоса. Но через пару недель, как Венька уехал, вдруг успокоился. Повеселел как-то. Даже совсем уж ни с того ни с сего здоровье перестало донимать, и он съездил на могилку к жене. Выпил рюмку, поговорил с ней привычно. Вспомнил, как вместе под рюкзаками потели по горам, по долам. Повинился кое в чем. Рассказал про Веньку. Про золото ничего не стал говорить. Просто, что на Алтае, мол, Веня. По нашим местам нашими тропами бродит. Довольный вернулся с кладбища.
…И благость эта, спокойствие душевное с месяц или даже больше продолжались.
Кончилось все хорошо. Во сне. Видел Палыч, как он на каком-то чистом ручье заканчивает промывку лотка. Совсем немного речного песка и камешков на дне осталось. Он выбирает камни, выбрасывает их. Всегда же интересно, что там, в остатке. И вдруг видит, Венька идет над ним краем осыпи, да легко так, даже осыпь под ним не ползет и камни не сыпятся. Остановился и говорит:
— Брось ты, Палыч, пойдем со мной лучше.
Палыч встал, вымыл руки в ручье, вытер о штаны и пошел за Венькой.
