Одинокое путешествие на грани зимы - [6]
Иван натянул веревку от лодки к елочке на краю леса, подставил весла и развесил одежду.
Пока возился, набрал снега в галоши. Сидел, вытряхивал и думал, что не нравится ему этот лагерь. Все вроде сделано, костер горит, одежда сохнет, дрова есть… а какой-то он неправильный. Сырой, ходить скользко, все держится на соплях, и чего бы он ни делал, лучше уже не сделать. На самом деле он был недоволен тем, что, выбирая место, думал в основном о том, чтобы «никто не приперся». Из-за всей этой каши в душе он сам ощущал себя не пойми чем. Глядел на себя глазами домашних, от которых свалил с видом серьезного дядьки, и ему не хотелось, чтобы они его сейчас видели. Это было странное настроение. Такое редко бывает на сплаве.
Буфет открыл — все у него было — готовь не хочу. Он и не хотел, но и перебиваться тушенкой тоже было не здорово, одна банка всего оставалась. Взгляд Ивана уперся в ленка, о котором совсем забыл. Он достал нож.
Выпотрошил, вымыл, порезал на тугие куски и сразу бросил в котелок, в холодную воду. Так в Охотске варят. Поставил на таганок, поправил огонь и сел рядом на бревнышко. Уха — дело вроде и простое, а никогда не знаешь, какой получится. Иной раз все предусмотришь и все, что надо есть, а не то. А бывает — под дождем, ночью, на сырых гнилушках — такая выйдет!
Совсем стемнело. Огонь горел высоко, трещал и отражался на мокрых скалах другого берега. Снег начало схватывать корочкой. Куртка на веревке задубела. Он бросил луковицу в котелок и пошел зажечь второй костер на всякий случай. На другом конце косы вдоль звериной тропы лежала елка, Иван попилил ее, когда было светло, и сложил в костер. Теперь, повозившись, зажег и вернулся в лагерь, опять набрав снега в галоши.
Вспомнил, что галоши, как вторую обувь, придумал Захар. Удобно — после целого дня сплава снимаешь отпотевшие сапоги и легко, ничего не развязывая-завязывая, надеваешь галоши. И сохнут, если что, быстро. Непромокаемый пластиковый ящик с расходными продуктами и котлами тоже он придумал и назвал буфетом. Так и пошло — буфет и буфет. Не все уже и помнят — подумалось.
Захар был добрый, веселый и все успевал. Захар умер три года назад на осенней гусиной охоте. Ему было пятьдесят два года, почти как мне сейчас, пришло вдруг Ивану в голову.
Был мягкий теплый денек, Захар после утренней охоты остался в катере приготовить поесть, а Вальдос — они с Захаром неразлейвода были — поплыл на куласе собрать чучела. Вернулся — Захар лежит, молча глядя в небо. Вальдос сначала искусственное дыхание делал, а потом ревел, метался по катеру, волосы на себе рвал. И все смотрел на Захара — это страшно, когда твой друг, смеявшийся десять минут назад, ничего не говорит. И не отвечает на твои вопросы.
Капустин тогда позвонил, сказал, так и так с Захаром, Иван не поверил, подумал, шутка очередная Капустинская… Но тот говорил с трудом, хлюпал носом — это была не шутка. Никто не ожидал такого…
Уха была готова. Он накрыл на буфете, сел на чурбачок. Налил в кружку и подумал о Захаре. Потом ел неторопливо, пил чай, мыл посуду. Все это не заняло времени. На часах было только полдесятого, и опять, как и вчера, уже нечего было делать.
Он сидел у огня, крутил сохнущие вещи и думал, что у одного человека дел немного. Удивлялся этой простой мысли. Получалось, что люди друг другу создают дела… В прошлом году они вдвоем с Борькой сплавлялись. И у них всегда было полно дел… А когда плыли вчетвером — и вовсе… Выходило, что желания людские не складываются, а перемножаются.
Ефимов еще налил чаю, подбросил дровишек и сел к огню. Если бы он умел думать просто так, то сидел бы сейчас и думал. Время было. Но он не умел думать без дела. Сползал с мысли на мысль, ему скучно становилось… Что вот меня теперь волнует? — спрашивал он себя, и в голову приходили его выросшие сыновья. Жена. Друзья. Его меняющиеся отношения с ними. Но больше он сам, его отношения с самим собой… В этом, видно, и беда, — понимал Ефимов, — никогда с самим собой ничего не решить… Нечего и пытаться.
Ему больше нравилось просто смотреть в огонь или на реку и ничего не думать. В такие моменты он был спокоен, сосредоточен, и мысли, не выраженные словами, были самыми глубокими. В шелесте падающего снега, в шуме дождя, в треске костра и остатках зари над тайгой есть смысл, не нуждающийся в словах.
Он просидел так какое-то время, пил чай, вспоминал о ком-то, иногда улыбался и качал головой, иногда замирал надолго… Штаны на нем высохли, только под ремнем было влажно. Он прикрыл шмотки и дрова, постелил палатку на дно лодки, сверху коврик и лег. Не спалось. Шумно от воды было, хуже, чем на берегу. Внутри лодки речка иначе гремела, и опять, в момент засыпания, шаги, всплески, и еще какие-то звуки незнакомые усиливались. Заставляли поднимать голову и прислушиваться.
Страх — это не само несчастье, это только его предчувствие. И основания для этого ожидаемого несчастья всегда внутри нас. Мы хорошо знаем о них, этого и боимся. Не было бы страшных вопросов в самом Ефимове — уснул бы давно.
Он повозился с час, но, так и не уснув, вылез из спальника и раскочегарил костер. Весело затрещало. Под ногами приморозило, похрустывало, в черноте над каньоном показались звезды. Ему и странно и хорошо было. Не уснул вроде, и мысли всякие-разные, а вот так… грустно, правда, маленько было на душе.
Книги Виктора Ремизова замечены читателями и литературными критиками, входили в короткие списки главных российских литературных премий – «Русский Букер» и «Большая книга», переведены на основные европейские языки. В «Вечной мерзлоте» автор снова, как и в двух предыдущих книгах, обращается к Сибири. Роман основан на реальных событиях. Полторы тысячи километров железной дороги проложили заключенные с севера Урала в низовья Енисея по тайге и болотам в 1949—1953 годах. «Великая Сталинская Магистраль» оказалась ненужной, как только умер ее идейный вдохновитель, но за четыре года на ее строительство бросили огромные ресурсы, самыми ценными из которых стали человеческие жизни и судьбы.
Икра и рыба в этих краях — единственный способ заработать на жизнь. Законно это невозможно. И вот, начавшееся случайно, разгорается противостояние людей и власти. Герои романа — жители одного из поселков Дальнего востока России. Охотники, рыбаки, их жены, начальник районной милиции, его возлюбленная, два его заместителя. 20 % отката. Секретарша начальника, буфетчица кафе, москвич-охотник, один непростой бич, спецбригада московского Омона. Нерестовые лососи, звери и птицы лесные. Снега, горы, солнце, остывающие реки и осенняя тайга.Читается роман, как детектив, но это не детектив, конечно… Это роман о воровской тоске русского мужика по воле.
Виктор Ремизов — писатель, лауреат премий «Большая книга» (2021) и «Книга года» (2021) за роман «Вечная мерзлота», финалист премий «Русский Букер» (2014), «Большая книга» (2014). В новую книгу вошли повесть, давшая название всему сборнику, и рассказы. Малая проза Виктора Ремизова уступает его большим романам только в объеме. В повестях и рассказах таятся огромные пространства и время сжато, но не из-за пустоты, а из-за насыщенности. Каждый рассказ — отдельный мир, где привычное для автора внимание к природе и существованию человека в ней вписано в сюжет, — и каждый ставит перед читателем важные вопросы: об отношении к жизни, к тому, что нас окружает, к настоящему и будущему, к тому, что действительно важно и достойно наполнять бытие.
Герои нового романа Виктора Ремизова «Искушение» пытаются преодолеть трудности, знакомые многим жителям страны. Но судьба сталкивает их с людьми и обстоятельствами, которые ставят перед ними большие и сложные вопросы жизни и любви. Банальные ситуации переворачиваются из-за небанальной реакции героев. В итоге – всем приходится пройти проверку сомнением и искушением.Роман вошел в шорт-лист премий «Русский Букер» и «Большая книга» 2016 года, а также в лонг-лист премии «Национальный бестселлер» 2017 года.
Это крепкая мужская проза. Но мужская — не значит непременно жесткая и рациональная. Проза Виктора Ремизова — чистая, мягкая и лиричная, иногда тревожная, иногда трогательная до слез. Действие в его рассказах происходит в заполярной тундре, в охотской тайге, в Москве, на кухне, двадцать лет назад, десять, вчера, сейчас… В них есть мастерство и точность художника и, что ничуть не менее важно, — внимание и любовь к изображаемому. Рассказы Виктора Ремизова можно читать до поздней ночи, а утром просыпаться в светлых чувствах.
«Человек на балконе» — первая книга казахстанского блогера Ержана Рашева. В ней он рассказывает о своем возвращении на родину после учебы и работы за границей, о безрассудной молодости, о встрече с супругой Джулианой, которой и посвящена книга. Каждый воспримет ее по-разному — кто-то узнает в герое Ержана Рашева себя, кто-то откроет другой Алматы и его жителей. Но главное, что эта книга — о нас, о нашей жизни, об ошибках, которые совершает каждый и о том, как не относиться к ним слишком серьезно.
Абрам Рабкин. Вниз по Шоссейной. Нева, 1997, № 8На страницах повести «Вниз по Шоссейной» (сегодня это улица Бахарова) А. Рабкин воскресил ушедший в небытие мир довоенного Бобруйска. Он приглашает вернутся «туда, на Шоссейную, где старая липа, и сад, и двери открываются с легким надтреснутым звоном, похожим на удар старинных часов. Туда, где лопухи и лиловые вспышки колючек, и Годкин шьёт модные дамские пальто, а его красавицы дочери собираются на танцы. Чудесная улица, эта Шоссейная, и душа моя, измученная нахлынувшей болью, вновь и вновь припадает к ней.
15 января 1979 года младший проходчик Львовской железной дороги Иван Недбайло осматривал пути на участке Чоп-Западная граница СССР. Не доходя до столба с цифрой 28, проходчик обнаружил на рельсах труп собаки и не замедленно вызвал милицию. Судебно-медицинская экспертиза установила, что собака умерла свой смертью, так как знаков насилия на ее теле обнаружено не было.
Книга «Естественная история воображаемого» впервые знакомит русскоязычного читателя с творчеством французского литератора и художника Пьера Бетанкура (1917–2006). Здесь собраны написанные им вдогон Плинию, Свифту, Мишо и другим разрозненные тексты, связанные своей тематикой — путешествия по иным, гротескно-фантастическим мирам с акцентом на тамошние нравы.
Россия и Германия. Наверное, нет двух других стран, которые имели бы такие глубокие и трагические связи. Русские немцы – люди промежутка, больше не свои там, на родине, и чужие здесь, в России. Две мировые войны. Две самые страшные диктатуры в истории человечества: Сталин и Гитлер. Образ врага с Востока и образ врага с Запада. И между жерновами истории, между двумя тоталитарными режимами, вынуждавшими людей уничтожать собственное прошлое, принимать отчеканенные государством политически верные идентичности, – история одной семьи, чей предок прибыл в Россию из Германии как апостол гомеопатии, оставив своим потомкам зыбкий мир на стыке культур.
Я никогда не могла найти своё место в этом мире. У меня не было матери, друзей не осталось, в отношениях с парнями мне не везло. В свои 19 я не знала, кем собираюсь стать и чем заниматься в будущем. Мой отец хотел гордиться мной, но всегда был слишком занят работой, чтобы уделять достаточно внимания моему воспитанию и моим проблемам. У меня был только дядя, который всегда поддерживал меня и заботился обо мне, однако нас разделяло расстояние в несколько сотен километров, из-за чего мы виделись всего пару раз в год. Но на одну из годовщин смерти моей мамы произошло кое-что странное, и, как ни банально, всё изменилось…
Работа современного историка, с помощью документов и исторических свидетельств уточняющего устную историю восстаний в ГУЛАГе начала пятидесятых. Дается характеристика внутрелагерного расслоения заключенных (блатные, суки, мужики, политические, а также — русские, литовцы, украинцы и др.), анализируются причины восстаний, прослеживается их ход. Особое внимание уделено истории Кенгирского восстания.
Повествование о молодом человеке, неожиданно получившем странное наследство в виде открывшейся ему собственной родословной, и примеряющем его на себе, то есть пытающегося понять и почувствовать, что в нем сегодняшнем, интеллигентном горожанине начала ХХI осталось внутри от чуждых для него советских (энкаведешных) предков.
Мемуарная проза сына одесского адвоката, первыми воспоминаниями которого (повествователя) была предвоенная Одесса и своеобразная, утраченная уже культура тогдашней интеллигентской жизни; затем — война, во время которой мальчик узнает, что значит быть евреем; попытки семьи выжить во время оккупации — мальчик уговаривает мать, что нас не убьют, но мать — убивают (отец как и многие из их окружения были репрессированы уже после войны). Завершается повествование 1945 годом, когда повествователю исполнилось восемь лет.
Прихотливый внешне, но логично выстраиваемый изнутри сюжет этого повествования образуют: эпизоды борьбы с контрреволюцией в 20-е годы и затопления деревень и сел под Рыбинское море в тридцатые; и — 2000-х тысячные, в которые действуют ученики известного кинорежиссера, внука знаменитого сталинского строителя и преобразователя природы, утилизатора тел умерших зэков и писателя-лауреата; внук же, в отличие от деда, стал «волшебником», как называют его ученики, создавшим свой мир, далекий от ожесточения отечественной истории; именно ему, впавшему на старости лет в нищету и беспомощность, пытаются помочь его бывшие ученики, по большей части несостоявшиеся кинорежиссеры.