Александр Снегирев. Внутренний враг. Повесть
— Алё! — незнакомый голос старика в трубке.
— Слушаю вас.
Домашним телефоном Миша не пользуется. Раньше звонили материнские знакомые, коллеги. Выражали соболезнования. Которые о смерти матери не знали, удивлялись, как это так, такая ещё молодая, что же случилось, плохие врачи, вот у меня врач хороший, на ноги поставил. Миша от звонков этих устал, устал от удивления малознакомых людей, удивления, за которым поблёскивала радость: они-то живы. Многие любопытничали, выспрашивали подробности болезни и очень разочаровывались, узнав, что болезни никакой не было. Не было страданий, паралича, ложных надежд, знахарей-шарлатанов, вонючих простыней, пролежней. Сосуд лопнул. И всё. Любопытничающих Мише ещё на похоронах хватило, один её сослуживец всё в гроб заглядывал — интересно, хороша ли коллега в последнем макияже. Однажды Миша перестал поднимать трубку домашнего телефона, и звонки сами собой прекратились. На этот раз звонок разбудил Мишу, он долго ворочался и прятался под одеяло, собрался было выдернуть шнур из телефона или поднять трубку и сразу положить, но сдался, приложил трубку к уху.
— Это кто?! — рявкнул, срываясь, голос.
Вот мерзкий старикашка. Поколение грубиянов. Это кто? Тебя надо спросить «это кто?». Но Миша решил с утра быть вежливым и представился даже как-то манерно-шутовски:
— Михаил Глушецкий к вашим услугам.
В трубке воцарилась тишина, Миша начал злиться. Разбудил, а теперь молчит. Уж не окочурился ли неизвестный пенсионер на том конце провода. Миша алёкнул, проверяя у собеседника пульс.
— Валентину позови, — отозвался старик.
Ну вот, опять, подумал Миша. Какой-то на ладан дышащий тип хочет говорить с матерью, которая скоро год, как в могиле.
Миша уже выучился отвечать: «Она умерла». Отвечать не запинаясь. Отвечать и не смотреть после этого в точку по часу. Не падать в бесконечный колодец укоров себя за то, что вовремя не свозил мать на отдых, не уделял ей достаточно времени, редко проведывал.
— Она умерла.
В трубке опять провал. Не такой продолжительный, как предыдущий.
— А ты ей кто?
— Послушайте! — не выдержал Миша. — Хватит мне тыкать! Вы сами-то кто? С какой стати меня допрашиваете?
Молчание.
— Ты сын Валентины?
— Ну сын, дальше что?!
В голосе старикашки Миша чуял военную привычку говорить коротко, не просить, отдавать приказы. Военных он терпеть не мог. Солдафонов. Пока Миша боролся с желанием высказать в трубку всё, что думает по поводу военных, обязательного призыва и дедовщины, старикашка заговорил:
— Ты не Миша Глушецкий. Ты Степан Васильевич Свет.
После смерти матери Миша остался без родственников. Отца не помнил, мать рассказывала разные истории. То отец был однокурсником в педе, то моряком, то сотрудником иностранного посольства. Ничего определённого. Не будь мать строгой чопорной училкой, Миша мог бы решить, что она и сама толком не знает, от кого залетела. Ещё в начальной школе Миша обнаружил в себе странность — он носил фамилию дедушки, маминого отца. У остальных детей были фамилии собственных отцов. Сколько Миша мать ни расспрашивал, ничего внятного добиться не мог. И однажды просто потерял интерес к собственному происхождению.
— Это друг твоего дедушки тебя беспокоит.
— Мой дедушка умер.
Трубка затихла ненадолго.
— Я говорю про отца Васи, папаши твоего беспутного.
— Моего отца зовут Григорий, — возразил Миша.
Глупо утверждать, что твоего отца зовут Григорий только потому, что отчество у тебя Григорьевич. Миша понял это, ещё не успев прозвенеть «й» в конце имени предположительного родителя.
— Вася с Валентиной Степаном тебя назвали. В честь деда. В честь его деда. Он мне сам говорил. Вася был кобель и пьяница, разбежались они быстро. Валентина тебя от папашки огораживала, отчество тебе придумала. Я чего звоню: Вася лет пять, как помер, и дед твой… — Старик замолк. — И дед твой тоже. Он мне велел найти тебя и дом перевести. Квартирка ещё была, да Вася пропил. Мне недолго… Приезжай. К нотариусу надо.
С улицы доносился звон, хруст и грохот. В подъезде меняли окна, старые рамы сваливали в железный контейнер.
Всем этим словам, информации этой Миша не то чтобы очень удивился, а как-то растерялся весь. Рассыпался. Выходило, никакой он не Миша. Не Михаил Григорьевич Глушецкий, не очкарик-переводчик, у которого папа за морем, за границей, чёрт знает где, а Степан Свет, у которого папа-алкаш в земле сырой. Миша-Стёпа снова подивился своей матери, её умению хранить тайну, её ощущению собственного права унести тайну в могилу.
Даже мелькнула мысль, не ловушка ли это. Нет ли у него тайных врагов, которым он не угодил на переговорах, ошибся с переводом, импорт с экспортом перепутал. Заманят в глухое место и убьют. Но разыгравшаяся фантазия не подкреплялась реальными фактами. Никаких врагов Миша припомнить не мог, никто к нему претензий не имел, а на переговорах, касающихся секретной информации, он сознательно не работал.
Вечером в гости заглянула Катя. Возлюбленная. Любовница. Девушка. С Катей уже несколько месяцев. Принесла бутылку, стала что-то готовить. Миша теребил пальцы, отвечал невпопад.
