Одинокий жнец на желтом пшеничном поле - [2]

Настроение у Толика испортилось, и отец, почувствовав это, присел на корточки уже перед ним, а не перед этими дурацкими книжками, и сказал, чтоб он не грустил, потому что настоящие пираты никогда не обращают внимание на такие пустяки, как усталость. Но Толик ни за что не хотел улыбаться, потому что обиделся на то, что отец зачем-то принял сторону дядьки, пусть и временно, пусть только для виду, но принял, а такие вещи так просто не прощаются… но тут отец принялся тормошить его, и пришлось рассмеяться, не выдержав намеченного фасона.

— Не грусти, капитанище, — сказал отец с видимым облегчением. — Когда твой старый боцман тебя подводил?

Толик прикинул и согласился. Старый боцман и в самом деле не подводил его никогда.

— А мы еще долго?

— Замерз? — обеспокоенно спросил отец. — Скучно тебе, понятное дело. Потерпи, брат. Давай еще немного пройдемся, ладно? Я тут кое-что присмотрел, но все еще сомневаюсь. Дело важное, с бухты-барахты не решишь, сам понимаешь. Или ты хочешь, чтоб с бухты-барахты?

Нет, с бухты-барахты Толик не хотел. Дело действительно было важным. Они двинулись дальше, все так же останавливаясь, пока не дошли до места, где отец задержался особенно долго. Книга была большая, толстая, с яркой желто-синей суперобложкой, обернутой для пущей сохранности еще и в газету. Отец листал и листал, а Толик маялся рядом. Наконец отец закрыл книгу и спросил:

— Сколько?

Продавец, толстый, низенький, похожий на мопса дядька с бородой, что-то ответил. Отец охнул, снова открыл книгу и начал листать.

— А что ты хочешь? — развел руками продавец. — Это еще дешево…

Папироса торчала из шерсти на его лице, как поганка из травы. Толик нетерпеливо дернул отца за рукав: до края базара оставалось совсем немного, и ему хотелось быстрее добраться дотуда — так, чтобы уже можно было с чистым сердцем потребовать возвращения.

— Что? — рассеянно произнес отец. — Сейчас, Толик, сейчас…

Он с сожалением покачал головой и принялся пристраивать книгу на прежнее место под полиэтиленом.

— Это для нас слишком дорого… Подожди, Толик, я уже иду…

Продавец крякнул и посмотрел в небо, как будто спрашивая у него совета. Но небо, понятное дело, молчало. Зато в толпе возник какой-то непонятный ропот, что-то новое, отличное от прежнего делового гудения сотен спокойных голосов. Дядьки у прилавков засуетились, задергались, зашептались; вот кто-то начал собирать свои книжки в сумку, сначала неторопливо, а потом все быстрее и быстрее… вот еще один… и еще…

— Погоди-ка, парень, — вдруг сказал бородатый. — Сколько у тебя есть?

Отец полез в карман и достал кошелек.

— Да шевелись ты! — нетерпеливо подогнал его дядька. — Не видишь, что ли?

Отец кивнул и тоже заторопился, вынул сложенную в несколько раз бумажку, другую, высыпал в ладонь мелочь.

— Хрен с тобой, давай! — дядька выхватил у отца бумажки, презрительно отмахнулся от мелочи и тут же стал собираться.

— Продал, что ли? — недоверчиво произнес отец, улыбаясь своей растерянной улыбкой. — Так я забираю?..

— Бери, бери, да поскорее, пока я не передумал.

Отойдя в сторону, отец достал газету, присел и бережно завернул книгу. Руки его слегка подрагивали.

— Купили? — спросил Толик больше для того, чтобы напомнить о своем присутствии.

— Невероятно, правда? — почему-то шепотом ответил отец. — Я и сам в себя никак не приду. Ты даже не представляешь, сынок, какая это удача!

Он посмотрел на Толика смущенными от неожиданного счастья глазами, выпрямился и сунул сверток подмышку, придерживая его для верности свободной рукой. Бывший владелец сокровища уже закончил сворачивать свой лоток и теперь уходил, таща на себе рюкзак с книгами, но почему-то не по дороге, а прямо в лес, за деревья. И не он один. Впереди и сзади бородача параллельными курсами неслись другие, нагруженные огромными сумками и рюкзаками. Толпа редела прямо на глазах.

— Черт… — сказал отец. — Да это же облава… вот он почему…

— Что-что это? — переспросил Толик, не зная, как истолковать незнакомое слово. — Папа! Что такое облава?.. Папа!

Но отец будто не слышал. Странно напрягшись, он смотрел поверх Толиковой головы, поверх редеющей толпы на что-то невидимое Толику и наверняка угрожающее, если даже такие здоровенные дядьки в панике бегут от него прочь, не разбирая дороги. Он даже отпустил свою драгоценную книгу и, оставив ее подмышкой, крепко взял Толика за руку и даже притянул к себе вплотную и немного за спину.

— Папа! — повторил Толик. — Что случилось?

— Ничего, сынок, ничего… — отвечал отец, сильно сжимая Толикову руку. — Нам с тобой бояться нечего.

В голосе его не слышалось уверенности.

— Папа, больно!

Отец попятился, таща его за собой. Толик выглянул из-за отцовской ноги и увидел дядьку, несущегося по дороге прямо на них. Он был без шапки, растрепан и дышал широко открытым ртом так жадно, как будто боялся, что воздух вот-вот кончится. На боку дядька придерживал большую сумку, очевидно, очень тяжелую, если судить по тому, с какой легкостью она сбила кого-то зазевавшегося. Люди шарахались в разные стороны; еще кто-то упал от столкновения, но сам дядька ухитрился удержать равновесие. Кренясь, он попрыгал на одной ноге, зачем-то коротко взвыл и, не добежав совсем немного до Толика с отцом, свернул через канаву в лес.