Одинокий волк - [9]

Просто поразительно, подумала Сидни, насколько ее отец наблюдателен и умеет подмечать малейшие детали, когда дело касается действий и реакций его «объекта». Как жаль, что ему не хватает чуткости, когда речь идет о его близких.

– Харли?

Тетя Эстелла стремительно ворвалась в комнату, таща за собой упирающегося Филипа.

– Харли, я требую от тебя полного внимания. Ее брат поднял голову с самым любезным выражением на лице.

– Доброе утро, Эстелла. Филип! Сэм, и ты тут? Сэм прошмыгнул в кабинет последним, стараясь держаться как можно более незаметно.

– Привет, папочка, – пискнул он и немедленно устремился прямо к Сидни.

Сэм заметно нервничал, но его разбирало любопытство, и ему не хотелось ничего упустить.

– Харли, я пришла поговорить с тобой о твоем сыне.

– Гм… – С благодушной улыбкой профессор Винтер перевел взгляд с Филипа на Сэма и обратно. – О котором из двух?

Тетя Эстелла раздраженно поморщилась. Она была на четыре года моложе своего брата, такая же худая и бледная, как и он, с седеющим пучком на затылке, из которого ни один волосок не смел выбиться. Отец вкладывал все свои душевные силы в работу, тетя Эстелла с не меньшей страстью предавалась иному занятию: целью и смыслом ее жизни было занять как можно более заметное место в обществе.

Винтеры отнюдь не входили в число богатейших семейств города, но тем не менее – прежде всего благодаря усилиям и настойчивости тети Эстеллы, а также удачному браку Сидни со Спенсером Уинслоу Дарроу-третьим – они сумели стать равными среди самых влиятельных и привилегированных представителей светской элиты, определявшей, кого стоит, а кого не стоит впускать в свой круг. Тетя Эстелла именно об этом и мечтала: ей хотелось быть на равных с Арморами, Пуллманами, Свифтами и Маккормиками – признанными столпами общества, знакомством с которыми она дорожила больше всего на свете. Сказать, что тетя Эстелла заносчива, было бы явным преуменьшением. С таким же успехом можно было назвать ее брата слегка забывчивым.

– Ты имеешь хоть какое-нибудь представление о том, чем занимался твой сын прошлой ночью?

У нее между пальцами был зажат рукав Филипа – еще несколько лет назад это было бы его ухо.

– Вместо того чтобы изучать алгебру и геометрию, он чуть было не провалил последний семестр в своем дорогом и престижном колледже. Итак, Харли? Как по-твоему, что он делал вчера?

– Не имею ни малейшего понятия, Эсти. Интересно, еще кто-нибудь, кроме папы, называет тетю Эстеллу Эсти? В это невозможно было поверить. Она никогда не была замужем, за всю жизнь – если верить слухам – у нее не было ни одного поклонника. На старых семейных фотографиях тетя Эстелла выглядела, конечно, моложе, но в остальном – в точности так же, как сейчас: несгибаемая, строгая, неулыбчивая. Рот она открывала только для того, чтобы изречь нечто назидательное или осуждающее, поэтому ее никак нельзя было назвать идеальной спутницей в путешествии, решила Сидни.

Ко всему на свете тетя Эстелла относилась с неодобрением, никогда ничего не прощала, была помешана на чувстве долга. Люди в большинстве своем боялись ее. Она с легкостью могла внушить к себе уважение, гораздо труднее было ее полюбить.

Были у нее, разумеется, и определенные достоинства. Например, тетя Эстелла любила свою кошку Ванду, была к ней по-настоящему привязана. Она великолепно владела искусством рукоделия, а в саду просто творила чудеса: она была первой женщиной, которая за всю историю Чикагского общества любителей роз сумела занять в нем место вице-президента. Чего ей не хватало – так это умения ладить с людьми. Если этот недостаток был вызван природной застенчивостью, тетя Эстелла давно уже научилась его маскировать внешней неприступностью. Казалось, ее сердце сделано из кремня.

– Он тайно покинул дом посреди ночи и вернулся только на рассвете. От него несло табаком и… еще кое-чем похуже, – грозно закончила она, решив не уточнять в присутствии Сэма, что может быть хуже табака.

Филип вырвался из ее цепких пальцев и поплелся к окну. В ту секунду, когда тетя Эстелла оказалась у него за спиной, он скорчил смешную рожицу Сидни и Сэму, изображая из себя пьяного. Как и следовало ожидать, Сэм не удержался от смеха. Он зарылся лицом в юбку Сидни, а она машинально накрыла ладонью его голову.

Профессор Винтер растерянно заморгал за стеклами очков, но деться было некуда, пришлось отвечать.

– М-да. Полагаю, это никуда не годится. – И что ты предлагаешь в качестве наказания? – А? – Ты же его отец! Филипу двадцать лет, он уже не ребенок. – Верно, верно. Он уже не мальчик. – Он катится по наклонной плоскости к полному саморазрушению.

– Гм… вот как? Этого допустить нельзя.

– После двух лет обучения в Дартмутском колледже его успеваемость нельзя назвать даже посредственной. Он ведет себя хуже, чем Сэмюэль. Он дерзок, ленив и непослушен. Ему нужна твердая рука, и если ты будешь по-прежнему закрывать глаза на его недостатки, Харли, то окажешь сыну плохую услугу. Это не проявление доброты, а прискорбное пренебрежение отцовским долгом.

Бедный папа! Он еще что-то задумчиво промычал себе под нос, передвинул бумаги на столе, снял и протер очки, снова нацепил их и взглянул на Филипа, несомненно пытаясь примирить в уме картину ужасающего распутства, нарисованную его сестрой, с образом этого красивого молодого человека с кроткими глазами и беспечной улыбкой.