Одинокий отец с грудным ребенком на руках снимет жилье. Чистоту и порядок гарантирую - [12]

А Сгущёнкин, вопреки жгучему желанию оспорить и развенчать её теорию (если бы рядом не сидел Шалтай он, может, и не сдержался бы, но Шалтай мерно кивал головой, это кивание возвращало равновесие), спокойно, а иногда с долей воодушевления отвечал:

– Вы так правы! Так правы! Но для меня решение, связанное с религией и духовным миром, очень серьёзно! Очень! Не могу я так, с кондачка. Я подумать должен.

– Да над чем тут думать! – возмущалась Марфа Петровна (она всерьёз опасалась, что «клиента» переманят). Но тут же брала себя в руки и добавляла:

– Конечно, конечно, думайте себе на здоровье.

Только помните – врата рая не ждут! И каждый день вне веры – отдаляет Вас от вечного блаженства.

А днём дед Потап заявляется, по-мужски говорит об армии, о «д у хах» и с гордостью величает себя «дедом». Затем голос его становится нервным, а он сам – дёрганным. Дед Потап агитирует Сгущёнкина против фанатиков и женщин, и упирает на то, как трудно вести войну в одиночку: ты и в нападение, ты же и в оборону. И снаряды зарядить, и речи продумать, и раны самому штопать. И тонко так подводит к тому, что, мол, он, Сгущёнкин, настоящий мужик, что такой соратник в радость; и совсем уж прямым текстом:

– Присоединяйся, а?..

А Сгущёнкин – по накатанной, мол, подумать нужно, решение серьёзное.

Вечером парад гостей закрывает семейство интеллигентнейших шарлатанов во главе с Игнатом Савельевичем. Они стандартно сулят третий глаз, возможность заглядывать в будущее и бесплатный гороскоп.

Несмотря на то, что астрологи преобладали по количеству, по качеству, уступали, и силы всех трёх коалиций были примерно равны. Каждая из сторон не оценивала Сгущёнкина в «весовом» отношении более, чем на чайную ложку, но именно чайной ложки не хватало для перевеса. Сгущёнкин оказался той самой мышкой в сказке про репку.

Астрологи расписывали прелести звёздного неба и тайного знания. Получив бесцветное «подумаю», они чинно удалялись.

На следующий день всё повторялось.

Несколько раз все три коалиции встречались в «нейтральных водах» Сгущёнковской кухни, и старались вести себя пристойно – говорили не повышая голоса, и, вместо оскорблений, пользовались другими аргументами. Толечка во время переговоров становился главным рычагом давления, и гости играли с ним, кормили его и даже пеленали. Пару раз семейство астрологов приняло участие в банных процедурах Толечки.

– Молодец, папа – настоящий лидер, – думал Сгущёнкин-младший и бил ладошкой по воде, чтобы обрызгать гостей. Они жеманно выставляли руки вперёд, пытаясь укрыться от брызг, и это воодушевляло Толечку ещё больше.

– Скоро он всех здесь построит! И обратит в Сгущёнкиных, – радостно закончил мысль Анатолий и окатил астрологов волной богатырских размеров.

В общем, ничто, кроме надоедливых соседей, не предвещало бури.

Да и они по какой-то неведомой причине затихли. Впервые за долгое время кухонных бдений, Сгущёнкин остался в квартире один.

Отсутствие соседей на Сгущёнковской «территории перемирия», позволило подумать, а точнее, задуматься о своей жизни, о будущем и планах на него.

Лучше всего думалось Сгущёнкину за крепким сладким чаем. Поэтому, уложив Толечку спать, он отправился на кухню.

Мельхиоровая ложечка ловко закручивала омут по, центру чашки. А Сгущёнкин напряжённо думал. Вначале он мысленно отругал неверную и 0)§) развратную мадам Сгущёнкину, высказал ей, как она не права и мысленно выслушав её жалкие – оправдания, милостиво переключился на размышления о насущном. Правда, всё же не удержался, отправил ей мысленную фигу и опять вернулся к насущному.

А насущное рисовало определённые перспективы.

Жильё у него уже есть. Оставалось наладить быт и найти хорошую работу, к примеру, заняться грузоперевозками или частным ремонтом и малярными работами – наниматься чинить квартиры и другие небольшие помещения. Грузоперевозки привлекали его больше. Как-никак элит класс! Оставалось получить права и купить машину. А для этого нужны деньги, а значит – работа. Круг замыкался. И Сгущёнкин рассматривал варианты действий, периодически срываясь на мечты о налаженном бизнесе грузоперевозок.

Сгущёнкин навернул ложечкой еще пару кругов, черпанул ею жидкость и, облизнув ложечку, с отвращением поморщился: чай остыл, к тому же получился не чай, а самый что ни на есть горький чефир.

Ложечка выпала из руки и, звякнув об пол, скользнула в узкую щель между полом и плитой. Сгущёнкин за ней не полез, поставил чефир в раковину, и пошёл в ванную: его ждали Толечкины пелёнки с распашонками. Сгущёнкин твёрдо придерживался принципа чистоты. Вечером заглянул Шалтай. Сгущёнкин всё ещё стирал, а чтобы совместить приятное с полезным, – забрал тазик с бельём на кухню. Сгущёнкин стирал, а Шалтай пил чай и разглагольствовал.

На кухню вполз Толечка. Шалтай принялся с ним играть. Толечка улыбался и смеялся. Спустя полтора часа активных игр, малыш начал зевать, кукситься и хныкать. Сгущёнкин отложил стирку, помыл малыша, покормил и уложил спать на диван. На два голоса они с Шалтаем пели ему колыбельные, не попадая ни в одну ноту. Толя крепко уснул. И мужчины вернулись на кухню. Разговор возобновился.