Одинокие велосипедисты - [12]

Скоро граф Томо был разбужен среди ночи дворцовой стражей, его и даму Акус стащили с постели и вместе повлекли на допрос.

Там граф Томо и узнал, что все деньги дама Акус извела на подкуп слуг, гвардейцев и приближенных лиц Сира И, дабы в свою очередь извести его самого с помощью яда (была продемонстрирована улика — мешочек с чесноком; граф Томо хотел было высказать свои возражения, но его ударили прикладом в лицо, и он замолчал).

Графа Томо бросили в темницу и держали там без пищи и воды три дня. После чего вновь повели на допрос. Увидев среди своих обвинителей дона Ценокана, Томо окончательно убедился в том, что влип по-крупному.

…Свет фар выхватил из темноты фигурку. Дон Салевол резко затормозил и, бормоча длиннющие тахрабские заклинания, выпрыгнул из кабины своего грузовика. Он побежал к пешеходу, медленно идущему вдоль обочины. Пешеход как-то странно прижимал к животу правую руку.

Граф Томо увидел, как к нему подходит водитель автофургона. Он остановился, не узнавая пока — из-за бьющего в лицо света.

— Томо, что ты делаешь один, за городом? — радостно спросил дон Салевол.

Разглядев, что граф измучен и еле стоит на ногах, Салевол тронул его за плечи, чтобы помочь дойти до машины. Граф Томо дернулся и онко закричал — негромко, ведь сил оставалось мало.

— Что с рукой? — онемевшими губами произнес дон Салевол, глядя на пропитанные кровью бинты.

— Отрубили.

— Как?… Кто?.. За что?

— Официально — за измену и покушение на жизнь Сира И, — ответил Томо. — Еще меня изгнали из Тахраба. Теперь даже домой не вернуться, в замок Томо… Что делать, прямо не знаю.

Больше всего дону Салеволу не понравилось, что в голосе друга он не услышал даже намека на отчаяние. Он осторожно подвел его к грузовику и помог влезть на сиденье. Потом сел за руль и погнал фургон — совсем не по тому маршруту, что значился у него в путевом листе. Томо левой рукой прижимал к груди обрубок правой и смотрел в окно. Лицо у него было спокойное, на нем даже прорисовался какой-то намек на мягкую улыбку.

Беспокойно поглядывая на графа, дон Салевол тревожился за его рассудок.

Но когда рассвет стал стягивать плед ночи с зевающего неба, дон Салевол уже думал только о том, хватит ли ему бензина.

4. ШПИОН В ДОМЕ ЛЮБВИ

«I'm spy

in the

house of love…

I know the dreams,

that you're dreamin' of.

I know the words

that you long to hear.

I know you

deepest secret fear.»

Jim Morrison

— п о д в и г р а з в е д ч и к а н е д р — о д в и г р а з в е д ч и к а н е д р — п о д в

Маленький тихий Деп-И-Солев не мог сравниться с Тахрабом ни величественностью зданий, ни широтой улиц. Здесь царила провинциальная сонливость. Даже кошки мяукали ленивее и деревья росли медленнее. По узким мощеным улочкам не протиснулась бы ни одна машина — да никто из деп-и-солевчан и не мог себе позволить эту роскошь. Автомобили — это была прерогатива столицы. Тут ездили на мулах.

Дел у графа Томо не было никаких. Хозяин дома, где он жил, двоюродный брат дона Салевола, дон Бёркс-о-Бен, не разрешал ему даже постель за собой застилать. Томо очень переживал.

— Человек, с которым такое приключилось, — говорил графу Бёркс-о-Бен, — должен малость подождать и ничего не делать, чтобы за это время решить — что ему действительно следует делать из того, что сделать хочется. И стоит ли вообще делать это «что-то»…

Граф Томо, соглашаясь, кивал, но все-таки чувствовал себя немного не в своей тарелке, так как не мог понять, о чем говорит Бёркс-о-Бен.

Сидя за столом в своей комнатке на втором этаже, Томо прятал обрубок под край скатерти и учился перелистывать книгу левой рукой.

Иногда он не читал, а смотрел сквозь взлетающую занавеску на балкон, где дон Бёркс-о-Бен сидел на соломенном стуле и покуривал трубку с апранком или с ялпоноком. Если балкон был залит солнцем, Бёркс-о-Бен надевал соломенную шляпу.

Томо тоже садился на этот стул — когда хозяина не было дома. С балкона были видны дома, деревья, телеграфные столбы. По улице проходили мулы с поклажей в полосатых мешках и без нее. А в небе, высоком и одинаковом, парили птицы, хищно распахнув объятия своих крыльев.

Томо было грустно. Дон Салевол обещал вернуться через неделю, а его не было уже месяц. Томо ждал, высматривал его с балкона — вот он появится, пешком или на муле, оставив свой тяжелый авофургон снаружи, у городских ворот. Увидит, помашет рукой…

Тут граф Томо вспомнил, что ему строго-настрого было запрещено выходить на балкон и прикасаться к перилам, тем более перегибаться через них. «Еще увидит — рассердится!» — подумал Томо. Он очень боялся, когда дон Салевол сердился на него. Гораздо приятнее было сидеть и слушать, как он рассказывает графу занятные истории об одном новичке-студенте, приехавшем в столицу и то и дело попадающем в смешные истории. Самая смешная была про горшок с чесноком. Она напоминала Томо какую-то детскую сказку, но граф никак не мог вспомнить, какую именно. И вообще, у Томо складывалось такое впечатление, что в детстве он сказок не читал.

«Хоть бы я проснулся, а дон Салевол был уже дома», — думал Томо каждый вечер, засыпая под легким пуховым одеялом. Перышки, вылезая из подушки, иногда через наволочку кололи его в нос и щеки. Он их не любил, выдергивал и бросал на пол, глядя, как они плавно падают.