Одиночество - [5]

Когда ломаешь руки и зовешь

Как молния сверкнувшее виденье!

«Июльских дней знакомо всем молчанье…»

Июльских дней знакомо всем молчанье

И в полдень спят ленивые моря.

Пески горят оранжевым сияньем, —

В твоих глазах отсветы янтаря.

Ты, как песок, стихи пересыпаешь,

Над раскаленным камнем ворожишь.

И длится годы, как любовь слепая,

Над морем опрокинутая тишь.

И руки жжет любовное дыханье

Навеки упокоенных пустынь, —

Как будто ныне кончены скитанья

И скошена со всех степей полынь.

«Мне просто хорошо. Мне ничего не надо…»

Мне просто хорошо. Мне ничего не надо.

Я здесь лежу одна средь листьев и цветов.

Жизнь медленно ползет в траве высокой сада

Меж пышных лопухов и выгнутых стволов.

Там вдалеке, как перья странной птицы,

Качают пальмы темные листы;

И прячут горы сумрачные лица

В ползучие и жидкие кусты.

Над городом, над морем, над горами

Ни облака, ни тучи грозовой;

Лишь летний полдень с острыми глазами

Проносится над самой головой

Да жар спускается, да от земли нагретой

Исходит ровный, крепкий аромат,

Да на лицо, через деревьев сети

Загар кладет свой золотистый плат.

«В невыразимом удивленьи…»

В невыразимом удивленьи

— Не сплю ли, не сошла ль с ума —

На жизни мирное теченье,

На эти белые дома,

На радость, вложенную ныне

В мою сожженную ладонь

Гляжу… В холодную пустыню

Так с неба падает огонь.

И в миг один душой испито

Все, что ей было суждено.

О, полог неба неоткрытый!

О, слишком крепкое вино!

«Ты слишком замкнут, слишком сух…»

Ты слишком замкнут, слишком сух.

Нет, я тебя не понимаю!

Но принимаю, как недуг,

Как наказанье, принимаю!

Кто ты? Лишь имя мне открой!

Я знать хочу твой облик тайный.

Как трудно жить, — почти слепой,

Под игом страсти не случайной.

«Тонок месяца юного серп…»

Тонок месяца юного серп

Над весенним, вздыхающим садом,

Гнутся прутики нежные верб

В слабых пальцах, под пристальным взглядом.

И счастливое слишком лицо

Скрыть сегодня совсем не умею.

Привело нас дорожек кольцо

В синий сумрак огромной аллеи.

Первый вечер рожденной весны

На земле неизведанно новой.

Видишь, видишь, сбываются сны,

Будь же сердце на жертву готово.

Словно столп голубого огня

Мир убогий любовь осенила.

Все, что было до этого дня,

Я не помню, не знаю, забыла.

«О прошлом мне не говори…»

О прошлом мне не говори:

Пусть мертвые хоронят мертвых!

Сияет вечный свет зари

И руки ищут рук простертых.

И труд, и отдых все милей,

Покинута глухая клетка,

И голубь, посланный земле,

Принес маслиновую ветку,

И времени над нами нет —

Лишь белый облак воскресенья,

И мы летим сквозь утра свет

В мир музыки и песнопенья.

«Здесь лето не радует зноем…»

Здесь лето не радует зноем,

Не видно фиалковых гор

И море не плещет родное

В старинный романский собор, —

Лишь стройные сосны вздыхают

И в небе высоком плывут,

И тонкие иглы роняют,

И молнии радостной ждут,

Чтоб в час торжества и разлуки,

Прервавшей привычную сонь,

Свести, через смертные муки,

На землю небесный огонь.

«Мне мило комнаты молчанье…»

Мне мило комнаты молчанье,

Вещей таинственный покой,

Раздумье книг, лампад дыханье,

Иконы венчик золотой;

Колючий снег за рамой зимней,

Дней слишком кратких белизна,

Во мгле серебряной и дымной

Пустынных улиц тишина.

И вольное уединенье,

И эти думы о тебе,

И в час случайного сомненья

Покорность светлая судьбе.

«Сладко жить, как последней из нищих…»

Сладко жить, как последней из нищих,

Беззаботней евангельских птиц;

Знать, что всюду нас радость отыщет,

Что одна лишь она без границ;

Что в награду за долгую жажду

— Этой жажды вовек не избыть —

Нам дано — на мгновенье, однажды —

Разделенное соединить.

«Как напряженно нынче я живу!..»

Как напряженно нынче я живу!

Все мелочи, оттенки различаю —

Ночных небес густую синеву

И золото в налитой чашке чаю.

На Божий мир глаза устремлены

И больше не сощурены от боли.

Часы труда и светлой тишины

И эта жизнь блаженная на воле.

Безрадостные отлетели дни,

Душа сняла с улыбкой траур вдовий.

Но каждому ль она теперь сродни,

Как нежный друг, как близкая по крови?

Язвительных не трогаю обид —

Лишь солнечные утра вспоминаю

И белым свитком предо мной лежит

Моя любовь и жизнь моя земная.

«Мы шли на Запад. Был высок…»

Мы шли на Запад. Был высок

Скалистый берег, — край убогий,

И твой седеющий висок

И этот профиль — слишком строгий —

С медали древней, был склонен

Над фиолетовой пучиной,

Над тайной скорбью всех времен, —

Над скорбью вещей и единой.

Ты помнишь, помнишь ли? Тогда

Мы странствия лишь начинали,

И нас уже вела звезда,

Но мы ее не замечали.

Душа была утомлена —

Ее тоски язвило жало.

Еще не ведала она,

Что смерти не существовало.

«В лесах увидишь сны другие…»

В лесах увидишь сны другие,

Войди под их высокий кров,

Где праздничные литургии

День каждый отслужить готов.

На нежные кусты черники,

На мох и влажный, и густой,

Ложатся солнечные блики.

Мир дремлет в сетке золотой.

И ты дремли, и ты не слушай

Тревожных сердца голосов!

Не вспоминай… Пусть сходит в душу

Покой торжественный лесов.

Пойми, — прекрасней нет гробницы,

Чтоб прошлое похоронить,

Пойми, лишь облака и птицы

Его здесь будут сторожить.

«Твое высокое окно…»

Твое высокое окно

В ночное небо уводило.

В огромной комнате давно

Сиянье звездное почило.

Кружащиеся облака

На старой кровле отдыхали.

Неслась небесная река

И в стекла волны ударяли.

С далекой, призрачной земли