Одиночество шамана - [86]

И что интересно, Ниохта его поддерживала:

– Если ты ей на самом деле нравишься, то она это сделает.

Это было оргиями Вальпургиевой ночи, развратом древнеримских кесарей, утонченной истомой восточных сералей, негой спальни Клеопатры, похабщиной Вавилонской блудницы, восторгом бунинских «Тёмных аллей», наивностью греческих буколик и откровенностью лупанариев с их животной простотой и ясностью. Спешиваясь в воображении Андрея в нечто страстное, тёмное, яркое и невыносимо прекрасное, это напоминало каприз тайного эротомана, который, приличный и вполне партикулярный с виду, жаждал всего и сразу, полностью, без оглядки, и пусть благочестивые граждане называют его выдумку распутством или блудом, ему плевать – он хотел узнать, что есть высшее наслаждение.

– Развратник! – смеялась аоми. – Ах, если бы ты знал, как мне хорошо знакомы такие робкие блудники: в мыслях – всё, что угодно, а наяву – и сотой части того, что хотят, не получают. А знаешь, почему? Потому что ты сам считаешь любовь грехом. В ней нет запретов, милый.

– Ты меня пугаешь…

– Вот-вот! Пуганый ты мой! – аоми хмыкала. – Иногда вы, люди, напоминаете мне домоседа. Сидит такой человек в четырёх стенах, а за их пределами – большой город, в нём кипит жизнь, миллион соблазнов, вечно что-то происходит, но домоседу никуда не хочется выходить. При этом он мечтает о большой жизни…

– Я не мечтаю. Я живу.

– Ага! – язвительно кивнула аоми. – Знаешь, «большая жизнь» – это симптом. Бывает, люди живут на дальнем севере с одной-единственной целью: заработать кучу денег и уехать на «материк», где, по их представлениям, их ждёт большая жизнь. А пока, мол, можно и тут как-нибудь перебиться, без всех этих театров, музеев и красоты. И вот, переезжают они с севера в какой-нибудь благословенный уголок, и всё, вроде, хорошо: красиво, тепло, уютно, а большой жизни как не было, так и нет. Она, оказывается, заключается не во внешних проявлениях. Большая жизнь – внутри человека. И она проходит мимо, если он не живёт, а существует, и боится что-то изменить, и даже в любви – с оглядкой, вечно неудовлетворённый…

Она явно пыталась растормошить его, а, может, даже разозлить своими подначками: кому ж охота без конца слушать одно и то же, и далеко не самое лучшее? Но, скорее всего, аоми добивалась своей цели. Как-то она сказала: шаман и его дух-помощник – это одно целое, и если помощник – женщина, как она, то шаман обязан жить с ней: она становится его женой, и даже лучше всякой жены – его вторым «я», истинной половинкой. Женщина-дух прекрасно осведомлена о всех желаниях тела и души своего носителя, и угадывает малейшие его капризы; она всегда в соитии с ним, и достаточно лишь намёка, чтобы мужчина получил желаемое наслаждение. Оно несравнимо с ласками земных женщин, из которых очень немногие – царица Савская, Клеопатра, Екатерина Великая – знали об истинной природе мужчин, их вожделениях, страстях, честолюбии, влечениях и греховности.

Земных мужчин всегда сводили с ума феи, пери, наяды и прочие то ли небесные, то ли адские создания – названий им придумано много, но на самом деле это женщины-духи, которым не хватает теплой живой человеческой плоти. Лишь в соединении с нею они обретают истинное могущество, а их избранник становится проницательнейшим из смертных.

Однако Ниохта пока что вела себя пристойно, и Андрей порой даже не ощущал её присутствия: казалось, её и не было вовсе, всё ему приснилось, а внутренний голос – это, может, он сам с собой разговаривает? Ну, бывает же такое; может, это то, что называют голосом совести, или что-то иное, всё-таки не связанное с психикой… Хотя, конечно, это был довольно слабый довод, и он понимал: в нём действительно присутствует нечто, что медленно и неотвратимо врастает в него, становится им самим, изменяет его, а хорошо это или плохо, он пока не понял. Вернее, аоми не давала ему поразмыслить над этим вопросом. Как только он начинал задумываться, так она лениво потягивалась, как выспавшаяся кошка, и тихонечко царапала его ноготками, и хихикала, и что-то начинала говорить, смеяться, отвлекать от размышлений.

Порой он вообще ощущал что-то странное, восхитительное, головокружительное – это чувство сродни тому, которое испытываешь выйдя из душного прокуренного зала на свежий воздух, и в лицо тебе ударит ласковый ветерок, и ты почувствуешь запахи солнечного луга, и водяную сырость бегущего где-то неподалёку ручейка, и густой аромат резеды напрочь вышибет смутность настроений. Что-то задрожит в тебе как маленький серебряный колокольчик, и быстрый легкий жар пробежит по всему телу, чтобы смениться холодком восторга, и снова – беглый огонёк, почти неощутимый, но от него будто бы очищается душа и, встрепенув, наполняет тебя чем-то волшебно-прекрасным.

Андрей стеснялся признаться сам себе, что это ему нравилось, и это было похоже на лёгкий оргазм, а может, на нирвану? Что, если это она и есть? Чувствуешь себя частью всего, что вокруг, и в то же время – будто бы паришь над привычными вещами, всё – ярче, полнее и в то же время словно размыто, как на картинах импрессионистов: сочные краски, щедрое солнце, безумная красота, но образ размыт и непредсказуем, как непредсказуема сама жизнь.