Одиночество. Падение, плен и возвращение израильского летчика - [78]

Получается, государство до сих пор живет реалиями Второй мировой. Что, если другие аспекты нашего военного мышления так же окостенели, застряли в далеком прошлом, и в результате то, что планируется как эффективное действие, оказывается бегом на месте, если не откатом назад?

На перекрестке около въезда на базу Тель-Ноф я подобрал трех автостопщиков. Это были резервисты, немолодые мужчины, которые должны были ремонтировать взлетные полосы, если они будут повреждены в ходе авианалета. Мы ехали молча — видимо, каждому было о чем подумать.

Подъехав к зданию эскадрильи, я почувствовал, что вернулся из параллельной вселенной в тот мир, который последние две недели считал своим домом. Я понял, что, пока идет война, я не намерен покидать этот мир еще раз. Когда же война закончится, эти вселенные встретятся, залижут раны и воссоединятся.

Я был так вымотан, что сразу же пошел в свою комнату. Ури Маргалита, дежурного офицера, я спросил, есть ли что-то, что мне нужно узнать. Приказы на завтра еще не пришли, сообщил он. Тогда не будите меня до четырех утра, попросил я его.

Рухнув на матрас в своей комнате, я заснул прежде, чем щека коснулась подушки.

Эпилог

После налета на Аль-Кутамию я решил, что в дальнейшем буду воевать только на египетском фронте.

Радио Дамаск, Радио Каир, другие арабские радиостанции называли меня командиром 115-й эскадрильи; комментаторы обращались лично ко мне со словами вроде: «Гиора Ромм, мы ждем тебя!»

Хотя ни в Сирии, ни в Египте меня явно не ожидало ничего хорошего, мне было важно поквитаться с египтянами. Я ежедневно бомбил по всему египетскому фронту от Порт-Саида близь северной оконечности канала до бронетехники около города Суэц, недалеко от Суэцкого залива. Все эти дни ночные кошмары не возвращались, независимо от того, где я спал. Воспоминания о плене были отодвинуты в сторону, и единственное, что меня волновало, как наилучшим образом выполнить порученное задание. Разумеется, я не верил, что та или иная бомбардировка сможет переломить ход войны. Просто это был способ исполнить то, о чем Мирьям так настойчиво просила, когда мы прощались в доме моих родителей: «позаботиться о себе» на войне, то есть грамотно летать и грамотно воевать, избегая профессиональных ошибок.

Во многих случаях самолет сбивают, поскольку летчик действовал в бою не лучшим образом. К несчастью, я знал многих товарищей, заплативших за свои ошибки порой самую страшную цену. Меня самого едва не убили, по крайней мере, дважды: первый раз в Шестидневную войну, когда я провел сутки в больнице Афулы, прежде чем мне удалось сбежать, и второй раз, когда я катапультировался из своей машины. В своих мыслях я сотни раз возвращался к обоим инцидентам, и я всегда знал, что в любом случае винить, кроме себя, некого. Поэтому если я хотел уменьшить шансы быть сбитым в третий раз, я должен был исполнять боевые задания безукоризненно и с максимальным результатом.

Помимо этого я стремился выполнять боевые задачи аккуратно и как можно профессиональнее, чтобы завоевать безусловное уважение других летчиков звена, которое я в этот момент возглавлял. Если же быть честным, я хотел заслужить уважение всех пилотов эскадрильи, чтобы они по достоинству оценили новую тактику, которую я предложил и на которой настаивал с первого дня вступления в должность. 6 октября мне был брошен вызов, каких не бросали никому за всю историю военной авиации. Это казалось неразрешимой задачей, и я хотел, чтобы все узнали, что в рекордное время и в немыслимой ситуации мне удалось расколоть этот орешек!

В последний день войны, в пять вечера, я бомбил цели в районе города Суэца. Со мной были Аарон Ахиаз, Гидеон Эли и Мики Барзам. Когда мы отбомбились, я приказал им возвращаться на базу без меня. Я же полетел на север вдоль восточного берега Суэцкого канала. Поднявшись на максимальную высоту, я взглянул на запад. С такой высоты было совершенно незаметно, что внизу бушует война. Весь район напоминал гигантское мифическое чудовище, которое утомилось и прилегло отдохнуть.

Я хотел заглянуть как можно дальше, стараясь сконцентрировать свой взгляд на той местности, где всего четыре года назад я спускался с парашютом с переломанными конечностями. Сначала дельта Нила казалась единым массивом, однако проявив терпение, я смог разглядеть отдельные части, разделенные речными рукавами, и смог идентифицировать разные населенные пункты. Мне казалось, что я могу различить город Мансуру и окрестные деревни, однако не исключено, что я просто себя обманывал.

Как бы то ни было, я снова вспомнил египетских крестьян в их белых галабиях, с мотыгами и серпами, окруживших меня, когда я лежал посреди белого хлопкового поля; мальчика с темной кожей, который рассек мне бровь, запустив в меня здоровенным камнем, что едва не стало сигналом к началу линча; юношу, завязавшего полотенцем мое кровоточащее бедро — с самыми лучшими намерениями, хотя это оказался не самый лучший жгут.

Достигнув Порт-Саида, на северной оконечности канала, я повернул на восток, домой. Тем временем в моей памяти один за другим всплывали люди, вошедшие в мою жизнь за эти три месяца. Удалось ли Азизу, моему сознательному и настойчивому следователю, обеспечить египетских летчиков надежными разведданными, прежде чем они вылетели каждый на свое задание? Где в этот раз воюет летчик, которого звали Анвар, — один из тех, с кем мне хотелось бы встретиться вновь, а может быть, даже подружиться? Может быть, он летал на восток, за Суэцкий канал, чтобы сражаться на своем МиГе-21? Или же находился в тылу, на командном пункте, посылая на задания других летчиков? Надия и Айша — они все еще медсестры в больнице «Аль-Маади»? Если да, попали ли другие наши военнопленные в число раненых солдат, порученных их заботам в последние три недели? А что с доктором Абсалемом, относится ли он к другим пленным ласковей и терпеливей, чем ко мне?