Одиночество. Падение, плен и возвращение израильского летчика - [3]

Затем я вновь подумал о своей семье. Завтра наступает еврейский Новый год — Рош га-Шана, и независимо от того, что будет дальше, для моих близких этот Рош га-Шана будет очень не похож на все предыдущие.

Перед моими глазами всплывали образы разных людей, которых я знал в Израиле.

Глава 2 11 сентября 1969 года

Затем мое внимание снова переключилось на состояние ног. Я осторожно просунул руку между противоперегрузочным костюмом и летным комбинезоном. Мне показалось, что я щупаю фарш. Я вынул руку. Мои пальцы были покрыты липкой кровью. В кармане летного комбинезона рука нащупала спецназовский нож, который обычно привязывают к правой ноге. Я выбросил нож и постарался подумать, какие еще предметы, которые пилоты берут с собой, могут свидетельствовать о недружественных намерениях. Последнее, что мне было нужно, это спровоцировать гнев поджидавшей меня толпы. Судя по все более громким крикам, долетавшим снизу, она и без того была достаточно возбуждена.

Когда спускаешься с высоты две тысячи футов, можно почувствовать, как приближается земля, а скорость падения, кажется, увеличивается с каждой секундой. Последняя часть происходила очень быстро. С высоты около ста футов я мог видеть, что приземлюсь рядом с группой женщин, с головы до ног закутанных в черное, которые вопили от ужаса и старались побыстрее убраться с дороги. И тут я врезался в землю.

Приземлившись на здоровую левую ногу, проделал нечто вроде сальто и упал на спину. Сразу же освободился от парашюта и попробовал собраться. Ни одна часть моего тела не двигалась. Я лежал посреди хлопкового поля. Первой мыслью, пришедшей мне в голову, я, несомненно, был обязан закоренелому патриотизму, свойственному тем, чье детство пришлось на первые годы существования еврейского государства: хлопок здесь гораздо ниже и хуже, чем в киббуце Явне, мимо которого я проезжал по дороге на свою авиабазу Хацор.

Моя спасательная надувная лодка, предназначенная на случай приземления на воду, лежала, надутая, слева от меня; веревки, которыми пилот к ней привязан, спутались у меня на груди. Правой рукой я инстинктивно коснулся сломанного левого запястья, чтобы немного уменьшить боль. Моя правая нога совершенно противоестественно покоилась на моем правом плече. Ботинок касался моего правого уха.

Через несколько секунд надо мной стоял первый египтянин: Min inta? «Ты кто?» — возбужденно спросил он. Я подумал, какой ответ помешает ему убить меня сразу, — нелегкая задача, судя по выражению его лица. Ситуация накалялась по мере того, как вокруг меня собиралось все больше крестьян, которые кричали, вопили и пытались заговорить со мной. В самом деле, кто же я сейчас? Гордый летчик, каких-то двадцать минут назад ощущавший себя королем неба (чувство, не покидавшее меня с момента получения летных крылышек)? Или свежеощипанный орел, чья судьба — в руках незнакомой толпы?

Поскольку в Израиле я был весьма известен, я был немного обижен, что крестьянин, спросивший «Ты кто?», не узнал меня. Однако сейчас было не до ущемленного самолюбия. Нужно было сделать то, о чем мы так много говорили в нашей эскадрилье: если уж тебе не повезло оказаться в стране, убивающей непрошеных гостей, — тяни время. Не вступай в контакт сразу, убедись, что рядом находятся неприятельские военные или полицейские, которые смогут прийти на помощь.

«Ты египтянин?» — спросил по-арабски первый крестьянин.

Кто-то другой схватил мою правую ногу, лежавшую на правом плече, и резким движением придал ей нормальное положение. Тело пронзила адская боль, и я закричал. Однако мой крик не произвел никакого впечатления на окружавшую меня, стремительно увеличивавшуюся толпу.

«Русский?» — следующий вопрос.

«Воды», сказал я по-арабски. Пусть дадут хоть немного воды, а потом пусть убивают, меня это не волнует. Я испытывал такую жажду, что по сравнению с глотком воды все остальное казалось совершенно несущественным.

Inta Sahyuni? «Ты сионист?» — настаивал допрашивавший меня крестьянин, стараясь быть услышанным в окружающем шуме и гаме и явно истолковав мое предыдущее молчание как нет. Меня удивило, что он назвал меня сионистом. Все, что я читал о том, что арабы отрицают существование Израиля, неожиданно оказалось правдой. Я подумал, не следует ли указать ему на его ошибку. Однако летчики обычно достаточно умны, чтобы не вступать в политическую дискуссию с незнакомыми людьми. Поэтому я решил, что сейчас самое время еще раз попросить воды, причем еще более жалобным тоном. Любой спонтанный ответ мог выдать, что я «сионист». А обстоятельства для этого были, прямо скажем, не слишком благоприятными.

Окружающая толпа проявляла все большее нетерпение. Крестьяне хаотично обступили меня со всех сторон и толкали мое тело. Поле зрения заполнилось босыми крестьянскими ногами. Я почувствовал, что меня начали раздевать. Сначала ботинки, потом носки. Когда они дошли до противоперегрузочного костюма со всеми его сложными молниями, я приподнял голову, чтобы им было легче понять, как его снять, и увидел свое бедро кроваво-красного цвета. Голова снова беспомощно свалилась на грудь. Я услышал, что снова прошу воды.