Одиночество контактного человека. Дневники 1953–1998 годов - [131]

Грустно, очень грустно…

Книга о Моте должна выйти в следующем году, сначала в «Искорке», потом отдельным изданием. Значит, и Мотька сумела прожить полезную и, очень может быть (это я о книге), нужную жизнь – людям, детям особенно.

Я надеюсь, что книгу эту полюбят, я вижу ее достоинства, пока оцененные немногими, я надеюсь…

А если бы не было Мотьки, не было бы и игры и переписки с Санечкой в больнице[1020], и многих наших шуток и радостей.

И еще одно плохо – я, мы все начинаем жизнь без собаки, увеличивается одиночество, уменьшается духовный обмен, любви в квартире становится меньше на одну единицу души…

А у Мотьки была только радость. Она была в хвосте, в глазах, в ее коротких, счастливых и радостных прыжках. Она – теплота, которую мы еще долго-долго будем вспоминать в минуту покинутости и одиночества…

Чем старше человек, чем ближе его собственная смерть – тем ощутимее потери. Не так много остается терять, чтобы наконец потеряться и самому.

2.12.77. Андрес сделала новый перевод писем Дантеса… Говорили об Америке. Александра Львовна произнесла привычную формулу: «Они не воевали». А я вдруг подумал, что война – это не одно несчастье для России, это и благо. Да, да! Народная память многое сохраняет и не дает окончательно развалиться не верующему ни во что русскому духу. Память о подвиге, силе и высоте очень согревает многих и сегодня. Вот Гранин пишет о блокаде.

А если бы войны не было – на что опереться, где отыскать пример? Уже 2–3 поколения прошло с того времени, когда можно было увидеть «рыцаря революции». Рыцарь теперь показался бы дураком.

12.8.78. Сюжет. Рассказ о дачниках… Он работает – они потешаются над ним. Он хочет работать – это им непонятно. И уже не первый год. Они посылают девочку к их девочке. И девочка, как и родители, не понимает ответственности, мешает мягкому, но работающему дачнику. Ее ведут в мороженицу – лишь бы не мешала. После концерта подруги (девочка – музыкант) она плачет и сажает куклу в холодильник. (Название или содержание – «Эпикурейцы»).

Сегодня чуть говорили о главной проблеме времени – разрыве между тем, что говорят родители дома, и тем, что говорят на работе. Дети слышат и воспроизводят. Это должно быть в рассказе.

21.8.78. Говорят, Лев Кассиль[1021] однажды сказал, что со смертью родителей он перестал был честолюбивым – ему не для кого стало стараться.

Со смертью отца я так и не нашел, для кого стараться. Всем или безразлично, что я делаю, или важен только результат, а не процесс.

И от этого бывает тоскливо до бешенства.

24.8.78. К концу идет «отдых», который без работы долгое время был для меня мукой, а теперь становится привычкой.

Человека можно приучить и к безделью. Бегаю по магазинам с Олей, а в свободное время почитываю «Войну и мир», теперь уже 2-й том.

Толстой неожиданен в этой вещи. Прост и бесхитростен. Сегодня Бурсов в статье о нем сказал, что критики занимаются историческими его воззрениями, а нам важно, что он думает о нас, о человеке.

Это так. Хотя и история у него интересна. И неожиданна именно по отношению к нашему времени. Патриотизм его времени резко и удивительно отличается от нынешнего патриотизма, от нарастающего цинизма безвременья… Это могло быть темой исследования, если бы литературоведение занималось свободно и такими вопросами.

По Толстому можно сравнивать эпохи, – вот в чем его историзм. Мы – очевидцы сегодняшнего дня, он – очевидец вчерашнего.

По Достоевскому нельзя сравнивать эпохи, эпоха не очень-то в нем отражалась. Д. отыскал в человеке недоступную другим бездну, и доказал – она есть. Человек неисчерпаем, будьте с ним бдительны и осторожны. Он предсказал двадцатый век, Гитлера, лагеря уничтожения всех мастей.

Толстой ничего не предсказывал – он отображал. Фиксировал именно того человека, тот патриотизм. И то, что мы оказались рядом, заставляет нас все время сравнивать, обнаруживать грандиозность потери. Нет больше Ростовых, Пьера, Болконских – а кто есть? Какие у новых возможности? Это уже иная задача, новых писателей, с которой они, конечно же, не справляются.

…Толстой – идейный писатель. Его симпатии очевидны. Все ясно – кого он любит, кого – нет.

Поэтому, читая «Войну и мир», поддаешься соблазну, истово хочешь, чтобы Николай выиграл или, вернее, отыгрался у Долохова, или сейчас Давыдов пошел бы в клуб и вернул Николаю деньги. Нет, Толстой этого не делает. Его простота с хитрецой.

Симпатия нагнетается к униженному. Сумма этих симпатий и создает тональность времени, главных людей эпохи, страны + большая любовь к народу, это и есть дух века девятнадцатого, его патриотизм.

Не знаю, замечал ли кто, что, ожидая Багратиона в Английском клубе, Илья Ростов чуть ли не плачет от радости, что принесли огромную стерлядь («увидев которую, Иван Андреевич покраснел от радости и застенчивости»). Он не знает, чем поразить Багратиона. И эта стерлядь – рядом с восторгом Николая, который своим «Ура!» перекрывает голоса всех членов клуба (300 человек: «За императора!») – все это и наполняет, создает атмосферу общей национальной идейности.

Да, а ныне?! Вот и получается, что Толстой современен тем, что, читая, мы не узнаем ничего в своей душе. Удивляемся, полностью верим, но… не узнаем в нынешнем времени.