Одиночество-12 - [164]
– При чем тут это?
– Заметь: МЕНЯ для СВОЕГО преступления….
– Антоша, ты достал!
Антон понимающе кивнул:
– Дина проверила свою почту. И прочла мое письмо. Прощальное письмо. Я же не знал, что она…
– И что?
– Там нет ни слова про алмазы. И ни слова про разгадку числа.
Сердце мое опустилось.
– И что она задумала?
– Что-нибудь ужасное, – медленно сказал Антон.
Антон никогда ничего не предсказывал. Ни спорт, ни погоду, ни ужасы. А тут вдруг…
– Умеешь ты сказать, чтоб подбодрить… И что?
– Судя по тому как моя жена (в этот раз «бывшая» она не сказал) бодро разговаривает с микрофоном, она все поняла. Высшее образование. Мехмат…
Мотя был по римски мрачен и спокоен:
– Нам уже нечего терять.
– Нет, Мотя! – задумчиво сказал Антон. – И нам, и всем остальным, к сожалению, есть что терять. Мы слишком далеко продвинулись за свои пять тысяч лет. Слишком далеко зашли.
Дина второй раз посмотрела на Антона понимающим взглядом мясника и обратилась ко мне голосом злой учительницы:
– Иосиф, подойди к монитору.
Без всякого «пожалуйста».
Я испытал ровно то чувство, что испытывал в школе при команде «Мезенин к доске» в том совершенно нередком случае, когда не выучивал урок.
За кафедрой оказался небольшой жидкокристаллический монитор со встроенными динамиками и черный фаллический микрофон, рядом с которым стоял сходного вида джойстик. Не успел я заметить маленькую черную клавиатуру, лежащую чуть в стороне, как посмотрел на монитор и вздоргнул. На мониторе была – Маша. Она сидела в саду или в парке на скамейке и читала.
– Это – реальность, – сказала Дина, – веб-камера. Назови какую нибудь часть тела.
– Зачем? – спросил я, – подумав, что она сейчас прикоснется к ней курсором джойстика.
– Назови! – повторила Дина и я назвал ногу.
– Правую или левую?
Я не знаю. Мне надоело. Мне страшно.
– Ну, правую.
Дина наклоняется над кафедрой и говорит «правая нога». И на мониторе Маша бросает книгу и неуклюже хватается за ногу.
Дина быстро чертит джойстиком вокруг ноги квадрат. Крупный план камеры: из ноги, чуть ниже колена прямо из под руки Маши течет кровь.
– Ты видишь, что ваши хваленые спецслужбы ничего могут?
Она легко бьет по клавише esc безымянным пальцем, будто сгоняя с клавиатуры таракана. Снова средний план камеры. К Маше подбегает человек, наклоняется, смотрит на ее ногу, потом берет на руки и несет куда-то.
– Ты понимаешь, что это не видеомонтаж? Понимаешь? А может, ты хочешь поговорить с Машей? Я могу соединить тебя с ней? Спросишь у нее – не больно ли ей! Не случился ли выкидыш?
Дина не дожидается моего ответа. Она опять щелкает клавишами у кафедры и на весь зал раздаются гудки. Сначала долго никто не берет трубку, а потом мужской голос что-то говорит. Гортанные отрывистые слова. Иврит.
Я поднимаю голову и прошу Антона, чтоб он спросил, что с Машей и понимаю, что не узнаю собственный голос. Антон подходит ко мне и о чем-то спрашивает его. Голос отвечает. Я чувствую, что тот человек в отчаянии.
– Она ранена, – говорит Антон.
– Пусть передаст, что я люблю ее. Скажи ей, пусть ждет. Только очень ждет!!
Антон переводит.
– Она не дождется, – говорит Дина и связь обрывается.
Антон уходит к Матвею и садится рядом с ним. Я остаюсь на кафедре и начинаю сходить с ума.
– А знаешь, где Аня? Хочешь взглянуть на Аню? Если еще не поздно… Смотри!
Дина еще раз наклоняется над кафедрой и что-то говорит. И я вижу кладбище. Кажется военное. Перспектива ряда одинаковых могильных камней уходит в бесконечность. Справа стоит взвод солдат с М-16 в руках. Слева – открытая могила. В цетре экрана на лафете лежит тело в саване.
– Что ты хочешь? – спрашиваю ее я и хрипа в моем голосе больше чем слов.
– Тебя. Я хочу тебя.
– Зачем?! Зачем, Дина, зачем??!!!
– Потому что мы будем в вечной безопасности только тогда, когда управлять этим миром будут наши потомки.
Дина покачала головой, словно удивляясь моей непонятливости. Я в отчаянии посмотрел на Мотю с Антоном и задрожал. По направлению к ним спускались шесть человек в серых пиджаках, застегнутых на все пуговицы. Я видел эти пиджаки у собственного подъезда, когда впервые в жизни вступил перестрелку. Но тогда меня спасла Маша. А сейчас Маши не было.
– Мотя, сзади! – закричал я, но было поздно.
Через несколько секунд и Мотя, и Антон стояли с заломленными руками, на которых поблескивали наручники.
Все, что происходило дальше происходило автоматически и помимо моего желания. Меня словно вынесло какой-то внутренней волной из-за кафедры и донесло до жирандолей, в которых стояли факелы. Я выдернул одну из них из стены. У нее оказался вполне острый конец. Достаточно острый для того, что я задумал.
– Дина, – заорал я. – Я сейчас убью себя, слышишь? Я сейчас себя убью.
Жирандоль была приставлена к моей груди острым концом. Я держал ее обеими руками. Все что мне было надо сделать, – это оступить на два шага назад и броситься на пол упираясь ею в сердце. Кажется, так покончил с собой Саул. Дина поняла, что я в совершенном остервенении, поэтому закричала: «Всем стоять!»
И все замерли.
– Я хочу, чтоб все остались живы, Дина! – продолжал орать я. – Слышишь?!! Я хочу, чтобы все остались живы! Отмени все!! Отпусти всех или я убью себя!
