Один сезон в тайге - [28]

Тут же завязывается драка, в которой каждый за себя. И вот на ёлке, где Лажик пел всего двадцать минут назад, он терпит поражение и отступает в глубину своих владений. Оттуда он угрожающе стрекочет победителю-соседу, но новых нападений не предпринимает. Продолжая стричь крыльями, он некоторое время ещё выражает своё недовольство, потом перелетает туда, где (тоже на бывшей его территории) поёт другой его новый и наглый сосед. Что там происходит, не видно. Но, судя по не прекращающимся песням новичка и ворчливой стрекотне Лажика, понятно, что и там Лажик напасть не осмеливается, а только так, «машет кулаками после драки». Следовательно, акт об аннексии им, по сути дела, уже подписан.

Пора метить новичков. Расправляю сети. И постоянно отвлекаюсь, чтобы подсмотреть ещё что-нибудь из бурной жизни пеночек.

12. Мустанг

Да, в самом деле таловка и весничка не так уж похожи, как это кажется на первый взгляд, они разные. И не тем, что у веснички первое маховое перо длиннее  кроющих перьев кисти, а у таловки ― короче, как написано в определителе. И даже не тем, что у таловки на крыле есть светлая полосочка, а у веснички её  нет, как в другом определителе нарисовано. После того как мы переловили и перекольцевали десятки пеночек и смотрели на них изо дня в день в бинокль и без бинокля, мы научились распознавать их с первого взгляда. Да, они разные. Хотя всего-то: таловки чуть глазастее, чуть носастее, чуть головастее  и чуть зеленоватее, чем веснички. И если уж умеем различать их мы, то почему бы им самим этого не уметь? Мы, бывает, ошибаемся. Но и они, бывает ― тоже.

И ещё. Весничка весничке, а таловка таловке рознь, каждая птичка ― индивидуальность. Вот, например, мой оппонент Кока доверчив. Жак ― проныра и склочник. Из наших новых знакомых таловок Пак (ПАК ― право-алюминиево-красный) знаменит тем, что в течение получаса умудрился трижды попасть в одну сеть, причём каждый раз запутывался языком, что доставляло массу мороки с его выпутыванием, потому что язык имеет стреловидную форму, с «заусеницами», которые не дают ниткам свободно соскользнуть с языка.

Но самая привередливая личность — тал, которого мы прозвали за неуловимость Мустангом. Он был, пожалуй, осторожнее  иного глухаря. Но глухарь потому и глухарь, что при пении на несколько секунд глохнет, Мустанг же всегда слышит великолепно и не терпит нашего присутствия. Довольно странное поведение для пеночки.

Очень неудобно, когда на участке поёт неокольцованный самец, это мешает понимать многие подробности в жизни таловок. Да и наше птицеловское самолюбие не то чтобы не позволяет с этим мириться, но как-то зудит, беспокоит.

И вот мы устраиваем массированную охоту персонально на Мустанга. В ночной тиши ставим все сети на территории Мустанга и вокруг неё. После этого Сергей уходит в традиционный рейд по гнёздам, а я усаживаюсь под берёзой и замираю в ожидании добычи. У меня есть повод отвлечься от целенаправленных наблюдений и полностью отдаться свободному созерцанию окружающего. В этом бесцельном занятии есть своя прелесть. Сидишь и просто смотришь. Но подсознательно с лёгким волнением ожидаешь чего-то, хотя чаще всего ничего особо примечательного в такие минуты и не происходит.

Вокруг тишина, начинается утро. Сижу в своём защитном одеянии совсем тихо и никому стараюсь не мешать.

Полёвка грызёт травинку у соседнего дерева, потом долго и тщательно умывается. И делает это торопливо, будто боится куда-то не успеть.

Хотя нет, никуда она не спешит, это вполне нормальное поведение маленького зверька, который просто быстро живёт, и весь его век ― всего несколько месяцев. Полёвка вдруг сразу, вроде даже не закончив туалет, без всякого перехода, засыпает, уткнувшись носом в землю перед собой. Это выглядит странным. Привычнее  представлять себе полёвку всегда чего-то боящейся и от чего-то прячущейся. А тут ― такая беспечность.

Юрок, видно, только что проснулся и припорхнул откуда-то, потягивается на ветке, позёвывает. И получается это у него совсем по-человечески ― та же утренняя неловкость в движениях, поёживание от холода. Даже угадывается какая-то неопределённость настроения, совсем как у праздного бездельника воскресным утром: ни конкретных желаний, ни планов, ни забот, оставшихся со вчерашнего дня.

Нарушая моё безмятежное состояние постороннего зеваки, запевает в вершинах своего ельника Мустанг. Неохотно вспоминаю о главной цели своего дежурства, разглядываю густые еловые лапы, но Мустанга не вижу. Если он спустится вниз, буду загонять его в сети.

Но он долго не покидает своего песенного поста, и это однообразие начинает надоедать. Краем уха слушая Мустанга, оглядываюсь по сторонам. Юрок куда-то улетел. Ищу глазами знакомую полёвку. Она уже выспалась и опять что-то грызёт, сидя на задних лапках, держа в передних это «что-то» и быстро-быстро двигая челюстями. Пробую двигать своими челюстями с такой же скоростью ― не получается. Усмехаюсь про себя эксцентричности собственного поведения по сравнению с вполне нормальным поведением полёвки.

Вдруг она резко шмыгает за кочку. С лёгким шорохом проскальзывает серая тень. На землю, где только что была полёвка, опускается ястребиная сова. Боюсь моргнуть. Сова, переступая вразвалку с ноги на ногу, обследует кочку, смешно вытягивает неожиданно длинную шею, заглядывая под куст. До чего же она красива! Ни разу не видел сов так близко. Сова недоуменно хлопает своими прелестными глазищами, вертит головой. Наши взгляды встречаются...