Один счастливый остров - [62]

Ко-Дэ пришел сюда, чтобы, согласно демократическим принципам, призвать себя к ответу.

Порывы ветра бьются о стены цеха, крытые листовым железом, звук дождя напоминает шелест пшеницы, ссыпаемой на дно тракторного прицепа. В цехе прохладно, пахнет сыростью. Желтовато-белый свет люминесцентных ламп падает на мраморную поверхность разделочного стола, тачки для отходов, весы, умывальник, краны, цементный пол, на котором поблескивает серебристая чешуя. Скрученный шланг лежит, как свернувшаяся ядовито-зеленая змея, остатки воды по капле вытекают из пасти на пол. Вдоль стены стоят пустые ящики для рыбы, отмеченные штампом фирмы «Лосось Фагерё», — признаем, не слишком изобретательно, но серьезно и основательно. Все в этом цехе пока еще ново, чисто, незатерто, неизношенно. Здесь успели разделать лишь несколько тонн рыбы.

Ко-Дэ проводит ладонью по прохладной поверхности разделочного стола. Замерев, он смотрит на свою руку: толстые короткие пальцы, вены, словно еловые корни под морщинистой, пятнистой кожей. «Руки, — думает он. — Все это скоро окажется в других руках, в чужих руках».

АО «Лосось Фагерё» прекратил выплаты, о банкротстве заявлено. Долги составили миллион евро с лишним. Аксмар, который время от времени работал на лососевой ферме по найму, опустив голову и руки, выслушал Ко-Дэ, объявившего, что работы больше нет. Аксмар не произнес ни слова в ответ. Он держал в руках жестяной черпак. Мокрые пряди жидких бесцветных волос облепили череп, сапоги перепачканы глиной. Ко-Дэ смотрел, как Аксмар удаляется по направлению к Стурбю на старом дамском велосипеде «Тунтури» с потертыми деревянными ручками руля и коричневыми пятнами ржавчины. Пригнувшись к рулю, Аксмар с силой давил на педали, велосипед вилял, ветер трепал полы куртки.

«Можно ли освободить владельца от ответственности за разорение лососевой фермы?» — спрашивает себя Ко-Дэ.

Он обсуждает вопрос с самим собой. Обсуждение длится недолго.

Решение: освободить владельца от ответственности нельзя.

Включается компрессор в холодильной камере, свет ламп дрожит и тускнеет от увеличения нагрузки на электросеть.

Следующий пункт на повестке дня: брак Ко-Дэ Матсона.

Он предлагает отложить рассмотрение вопроса.

Он слышит собственное дыхание: напряженное, тяжелое. Ко-Дэ облизывает сухие губы.

Два вопроса из повестки дня рассмотрены, остается один, самый важный.

Ведь политика — самое важное в жизни Ко-Дэ Матсона.

Компрессор ворчит за стенкой, заглушая дробь дождевых капель по крыше. Звук напоминает Ко-Дэ шум рефрижератора в приемном пункте Тунхамна, не утихавший ни днем, ни ночью, когда трупы прибывали ежедневно.

— На мой взгляд, забота об этих трупах не должна ложиться на плечи муниципалитета, — оправдывается Ко-Дэ, слыша, как слова отзываются эхом меж стен цеха.

То же самое Ко-Дэ говорил на заседании муниципалитета несколько дней назад.

Но Абрахамсон с Бусё только покачал головой.

— Ты сам все время откладывал этот вопрос, Ко-Дэ, — сказал он прокуренным голосом, напоминавшим шорох крупного гравия, сгребаемого совком. Он говорил медленно, будто нехотя, и оттого обвинения были еще неприятнее.

И Абрахамсон, конечно, был прав. Ко-Дэ старался действовать наиболее правильным с точки зрения политики образом.

— Но дальше так нельзя, — продолжил Абрахамсон. — Фагерё — муниципалитет небольшой. Не можем мы заботиться о сотнях чужаков.

— Но ведь новых трупов не было со дня солнцестояния…

Так ответил Ко-Дэ, и теперь, стоя посреди пустого цеха, он понимал, что начинать спор не следовало, ведь таким образом он признал, что против него выдвинуто обвинение, и как политик сделал себя уязвимым.

— Ты знаешь, многие на Фагерё считают, что эти трупы нужно убрать с Чёркбранта и похоронить в другом месте, — вставил Петтерсон. — Подписи собирают за то, чтобы их убрать. Говорят, многие уже подписались.

Ко-Дэ неотрывно смотрел на Абрахамсона, на Петтерсона. Имена обоих значились в подписи листовки, созывавшей на обсуждение в «Одинсборге», вместе с той Беддой Густавсон — обсуждение, в котором, по мнению Ко-Дэ, не было никакой необходимости. Ко-Дэ рассуждал так: может быть, и не стоило тех мертвых хоронить на Фагерё, но вывозить их — это ему не по душе. Кого предали земле — пусть в земле остается. Выкапывать мертвых, нарушать их покой — это неприлично. Это против христианской этики. Если бы не то злополучное собрание, до такого никто бы и не додумался. Люди приняли бы все как есть.

В зале заседаний воцарилась странная атмосфера, неподвластная уму Ко-Дэ. Однако он понимал, что теряет контроль над ходом обсуждения. Это было новое, прежде незнакомое ощущение. Он облизал губы, рука потянулась к председательскому молотку, неприятное чувство усиливалось.

— Ну, раз уж об этом заговорили, то я замечу, что этого вопроса нет в повестке дня… — Он бросил взгляд на Сульвейг, которая заменяла муниципального главу Берга, ища поддержки у нее, но та упрямо не отрывала взгляда от бумаг. — Однако если этот вопрос необходимо обсудить, то предлагаю сделать это в другой раз, согласно демократическому порядку.

— Нет, надо обсудить сейчас! — резко перебил его Абрахамсон. — Мы, народные избранники, не можем больше увиливать от ответственности, как раньше.