Один против судьбы - [55]

Бетховен заметил среди гостей молодого Лихновского.

За ужином они сидели рядом. Потом общество перешло в малый зал, где стояло фортепьяно. В пианистах не было недостатка, в певцах тоже. Зазвучали известные арии из итальянских опер, возникли образы «Волшебной флейты». Гайдн был представлен одним из многих его квартетов. Особенно горячо был принят скрипач Рудольф Крейцер, прибывший в Вену в свите Бернадотта.

Бетховен и Бернадотт часто встречались взглядами как за столом, так и во время концерта.

Наконец они смогли побеседовать, усевшись на диванчике в углу комнаты, почти укрытые пальмами. Бернадотт спросил:

— Маэстро, как вы чувствуете себя в моем доме?

— Здесь витает дух революции, и мне это по душе, — ответил Бетховен. — Мне нравится, когда служащие вашего посольства называют вас «гражданин генерал». К сожалению, мне приходится слышать постоянно «высочество», «светлость», «святейшество». Эти слова всегда произношу с отвращением.

— У нас революция просто смела все эти смешные титулы. Мы признаем благородство только одного рода — благородство духа. Его может обрести своим трудом каждый. На важных должностях у нас находятся люди простого происхождения. Возьмите хотя бы наших генералов! Гош был кучером в королевских конюшнях, Ней — сын бондаря, Журдан был мелким торговцем, Моро происходит из обыкновенной мещанской семьи, так же как и я. Оба мы бывшие студенты…

— А Бонапарт?

— Наполеон Бонапарт? Он происходит из тех рыцарей, о которых говорят, что у них из сапог вместо шпор торчит палец. Он был вторым из восьми детей, и его отец был жалким стряпчим на Корсике. Сам он говорит, что его благородное происхождение ведет отсчет от первой битвы, когда он одержал победу над австрийцами.

И Бернадотт рассказал о молодом артиллерийском офицере, с помощью пушек обратившем в бегство неприятеля в то время, когда французская пехота была уже готова к отступлению.

— Он обладает просто волшебной властью над людьми. Самого скверного солдата Бонапарт способен превратить в героя. Когда ему доверили армию перед началом итальянской кампании, он нашел ее оборванной, голодной и не желавшей идти в поход. Но он сумел кур превратить в орлов, а неуклюжих медведей в львов. При этом он стремится воевать только тогда, когда это совершенно необходимо в интересах революции. Вы читали письмо, в котором он предложил австрийскому императору мир сразу после победы в Италии?

— В Австрии такие вещи остаются неизвестными обществу.

— Жаль! Иначе вы поняли бы, как поступает революционная Франция. Несмотря на то что разгромленные австрийские войска он мог гнать до самой Вены, Наполеон сразу же предложил прекратить военные действия. Конец его письма, в котором он предлагал мир, я помню почти наизусть.

— Скажите мне его, — попросил Людвиг.

— Звучит это так: «Если эти мои предложения сохранят жизнь хотя бы одному человеку, я буду гордиться этим больше, чем печальной славой выигранных сражений».

— Хорошо сказано. И даже если человек защищает свободу, он должен беречь человеческие жизни. Так мне кажется. Ну, посмотрим… — замялся композитор, и лицо его порозовело от волнения.

— Что вы имеете в виду? — с живостью спросил его генерал.

Бетховен смутился еще больше:

— Я как раз кончаю свою Первую симфонию. И я решил, что потом напишу новую и прославлю в ней ваших мужественных борцов за свободу и человечность. Не знаю, удастся ли мне это. Я не пишу с такой легкостью, как Моцарт, и не обладаю гигантским опытом Гайдна. Но я вложу в этот свой труд все, что знаю, все, что чувствую.

Глаза Бернадотта сверкнули.

— Прекрасная мысль! Посвятите это сочинение тому, кто является первым защитником республики — Наполеону Бонапарту!

Бетховен утвердительно кивнул головой. В его душе уже звучала мелодия мужественной песни, исполняемая оркестром, он отвечал собеседнику односложно. Бернадотт понял это и откланялся, предоставив композитора самому себе.

Так началась дружба генерала с музыкантом. Она быстро крепла, и вскоре Бетховен стал частым гостем в доме посла. Это стало достоянием венского общества, так как Бетховена знал в столице чуть ли не каждый. Все узнавали его, когда он, по обыкновению мрачный, с руками, заложенными за спину, в своем прославленном сюртуке, проходил по улицам Вены, привлекая внимание своей характерной наружностью.

Опытный Сальери, все еще продолжавший давать Бетховену уроки вокальной композиции, предостерегал его:

— Сдается мне, что дорожка от вашего дома к французскому посольству слишком хорошо протоптана.

— Это кому-нибудь не по душе?

— Мне-то нет. И все-таки я дам вам дружеский совет: сторонитесь дома Бернадотта. Тайная полиция осведомлена о каждом, чья нога ступает там!

Композитор сердито тряхнул головой так, что грива его черных волос взметнулась.

— Разве нет, однако, мира между Францией и Австрией?

— Вы наивное дитя! — сухо рассмеялся Сальери. — Какой такой мир? Только перемирие, пока император соберет новые войска и обретет новых союзников! — Он заговорил приглушенным голосом: — Говорят, что присутствие французов в Вене побуждает народ к волнениям. Того и гляди, уличные беспорядки начнутся!