Один против судьбы - [52]

Все свидетельствовало о нечеловеческом напряжении сил.

Когда пианист отнял наконец от клавиш усталые руки, в зале наступила тишина. Она была красноречивее оваций. Волнение будто связало руки слушателям.

Но через несколько мгновений гром аплодисментов взорвался неожиданно, как град, и продолжался долго, казалось, что ему не будет конца. Победа молодого музыканта не вызывала сомнений.

Когда наконец наступило спокойствие, сам покровитель Елинека твердил Лихновскому:

— Пусть Бетховен сыграет еще! Скажите ему.

— Если он не захочет сыграть сам, никто его не заставит. А потом, он совершенно выдохся. Он отдал все, что мог!

Лихновский не тронулся с места, чтобы попытаться заставить Бетховена играть, но другие немилосердно атаковали его просьбами. Издали было видно, как Бетховен отрицательно качал головой. Его лоб блестел от пота. Женщины окружили его, добиваясь, чтобы он играл еще. Он отступал от них, пока не очутился возле свободной софы, на которой сидел прежде. Однако толпа дам пестрым хороводом продолжала окружать его.

— Простите, но я не могу больше играть.

— Как вы можете не выполнить просьбу стольких дам? — вопрошала графиня Тун своим пронзительным восторженным голосом. Она не привыкла, чтобы ей отказывали в чем-нибудь.

— Я очень прошу не вынуждать меня к такой неучтивости, — просил Людвиг. В голосе пианиста слышалась нотка раздражения.

Наиболее чуткие поняли. Несколько дам удалились в сторону. Пестрый круг вокруг пианиста несколько поредел. Однако некоторым дамам пришлась по душе трогательная роль обожательниц великого артиста. Они брали его за руки, пытаясь поднять с диванчика и увлечь к роялю.

Лихновский издали наблюдал за этой пестрой метелью вокруг Бетховена, и в его глазах отразилось беспокойство. Он хорошо знал, что Бетховен может отказать и в более резкой форме. И с неудовольствием заметил, что верховодила всей этой шумихой его теща, графиня Тун, постоянно пребывающая в аффектации. Он ясно услышал ее «трепетную» мольбу:

— Может быть, вы хотите, чтобы я встала перед вами на колени?!

— Я не хочу ничего, я хочу только уйти!

— Посмотрим, откажете ли вы нам и теперь! — восторженно воскликнула она. — Опускайтесь, дамы! — Широкие юбки затрепетали, но никто не опустился на колени, кроме графини. Быстро разложив на паркете свой кринолин, она очутилась на коленях перед сидящим композитором и, взяв его руки, сжала их, будто хотела поцеловать.

Большинство дам ощущали тягостную неловкость этой сцены. Они отступили в смущении и растерянности.

На вспыхнувшем лице Бетховена отразился гнев. Он вырвал свою руку из белых пальцев графини.

— Встаньте, ваша светлость! Мы не в театре! — сказал он повелительно и, не дожидаясь, пока пожилая дама выполнит его приказание, решительно поднял ее. С точки зрения этикета это было верхом неблаговоспитанности. Как осмелилась плебейская рука прикоснуться так непочтительно к знатной даме!

Графиня уже поднялась с колен, когда подошел Лихновский, чтобы предотвратить возможные безрассудства с обеих сторон. Бетховен слегка поклонился и холодно сказал:

— Прошу уважаемых дам простить меня! Я должен уехать домой. Мне предстоит очень важная встреча.

Он уходил не оглянувшись и лишь сказал Лихновскому:

— Я обидел графиню. К сожалению, должен признаться, что меня это не огорчает. Однако я найду способ утешить ее. У меня в голове уже звучит новое сочинение — трио для фортепьяно, кларнета и виолончели в d-dur. Это трио я посвящу ей. В нем есть юмор и некоторая капризность. Надеюсь, что когда-нибудь мы все посмеемся над этими неприятными минутами.

— Ну, отлично, — согласился Лихновский. — Я знаю, что вы не так суровы, как иногда кажетесь, но что касается меня, помните, что я уважаю вашу свободу. Спокойной ночи.

Лихновский вернулся в зал.

Слуга подал Бетховену пальто. Одеваясь, он услышал возмущенный разговор, доносившийся из зала. В вестибюль входил аббат Елинек с провожавшим его Сальери:

— Это не человек! Это дьявол! Он способен сыграть на рояле такое, что не по силам никому. В жизни не слышал подобной импровизации! Но я…

Возмущенный голос внезапно умолк: побежденный виртуоз заметил своего противника. Бетховен стремительно обернулся:

— Я также очень огорчен сегодняшним вечером. Почему нас превратили в гладиаторов?! Мы должны были с вами бороться друг с другом, как рабы перед Цезарем! Я считаю вас, господин аббат, выдающимся артистом, но между нами есть различие. Надеюсь, что я ни в малейшей степени не повредил вашей славе.

Молодой музыкант с искренним сожалением вглядывался в бледное лицо Елинека. И так как изумленный Елинек молчал, не сразу найдя ответ, Бетховен добавил:

— Вы доставили бы мне большую радость, если бы на минутку зашли ко мне. Я получил недавно из дома несколько бутылок натурального рейнского вина. Я считал бы за честь, чтобы вы вместе со мной отведали его! Ведь я уже сиживал не однажды за вашим столом!

Людвига не беспокоило то, что он обидел графиню, но он не хотел, чтобы честный художник оставался в обиде на него. Взяв у слуги сутану он почтительно помогал Елинеку одеться.

Тот успокаивал Бетховена:

— Не беспокойтесь за мою славу, молодой друг! На этих днях я получил приглашение стать учителем игры на фортепьяно в императорской семье. А это в глазах венцев значит так много, что сегодняшнее мое поражение забудется. Ну и дали вы мне сегодня жару!