Один - [21]

Наконец они, поплутав среди гор, выехали на равнину. Стало теплее. Один взмок, проклиная взятый в пещере великанш тулупчик: он сам себе казался сваренным заживо. Волосы прилипли ко лбу, а по спине щекотали струйки пота. Воздух, хрустящий морозом в горах, сгустился. От земли поднимались испарения обработанной под сев пашни. И Один возблагодарил предков, что, по крайней мере, они попали всего-навсего к чересчур подозрительным крестьянам.

Подворье, обнесенное частоколом из вогнанных в землю и заостренных кольев обхватом в два туловища, на обиталище мирных селян не походило. Как и мрачные тени, то и дело заслоняющие шугавший искрами костер посреди двора. Когда тень становилась к огню боком, Один успевал рассмотреть лица похитителей, благостью не светившиеся. В другое время и при других обстоятельствах ас не прочь был бы сразиться с этими парнями в боевом поединке. Лица дышали здоровой злостью и презрением ко всем и всему.

На пленников никто не обращал внимания. Асов свалили в какую-то клеть, отделенную от примыкающего сарая частым перебором решетки, и, казалось, о них тут же забыли.

За решеткой что-то хрипело, и время от времени вспыхивали зеленые искры зрачков хищника.

– Хорошо, хоть не в курятник сунули, – Локи заерзал, пытаясь растеребить узел веревки.

Дай-ка я, – Хёнир перекатился, пристроившись так, чтобы связанные запястья Локи оказались прямо перед ним, и начал грызть просмоленную и скрученную жгутом веревку. Один прильнул к щели, и очень даже вовремя: во двор, освещаемый факелами набежавшей прислуги, въезжала кавалькада всадников. Когда один из них был совсем близко, Один прижмурился, повернулся к Локи и прошептал

– Укуси меня, это же братец Улль!

Хёнир выпустил измусоленную, но лишь расслоившуюся ворсинками веревку, вслушиваясь в выкрики на дворе. А потом, словно гигантский червяк, пополз к стене клети, вопя во все горло:

– Улль! Удачной охоты! Удачной охоты, приятель!

Но тотчас замок, звякнув дужкой, отлетел в сторону Клеть распахнулась, и к пленникам ввалился Улль. Первым делом резанул веревку на запястьях Хёнира.

Локи и Один отвернулись, два аса хлопали по спинам друг друга пудовыми кулаками, глупо хохотали. Кроме: «А помнишь?», «А знаешь?» разобрать в беспорядочных возгласах приятелей было ничего невозможно.

Наконец два медведя разделились, отступив на полшага, но не выпуская плеч один одного. Первый запал поугас. Только тут Хёнир вспомнил, что он не один и кивнул Уллю.

– Ты посмотри, кто тут!

Улль помрачнел. Исподлобья глянул на перетрухнувшего Локи и стоящего в стороне Одина.

– Я-то вижу, – примериваясь, подошел к Локи поближе Локи попятился.

Кулак Улля, описав в воздухе широкую дугу с размаху въехал в подбородок аса. Из разбитой скулы брызнула кровь.

Локи пошатнулся, но промолчал, лишь сплюнув розовую слюну.

– Да ты что? – вскинулся Хёнир, перехватывая занесенную для второго удара руку приятеля. – Это же Локи, лучший друг Одина!

– Он знает, за что, – Улль рванул узел на оковах Одина и, обхватив за плечи Хёнира, повлек за собой, оставляя по-прежнему не проронившего ни слова Локи на усмотрение великого аса.

– Что все это значит, – задумчиво протянул Один, возясь с веревками Локи. Узел, намокший от слюны, набух и затянулся, а кинжал или нож Улль оставить не догадался.

– Да что с него возьмешь, – засорил Локи словами. – Дикарь, лесной охотник, кто знает, что такому взбредет в голову?

Надо было вывести прохвоста на чистую воду, но Одину не терпелось порасспросить Улла, кому принадлежит хутор среди гор и что за люди эти странные крестьяне, нападающие на путников.

В избе-пятистенке, сложенной из отесанных сосновых бревен, было душно. За столом, дубовой доской, положенной на два чурбака, сидело то ли шесть, то ли семь мужчин, разнясь по возрасту и одетых в одинаковые свитера из некрашеной шерсти. На столе, дымясь, стоял огромный котел с вареной рыбой. Улль и Хёнир, заняв правый край стола, яростно спорили, но в шуме голосов ничего нельзя было разобрать.

Остальные, отправляя в рот по целой рыбине, так что из зубастого грота являлся один голый рыбий хребет, оглушающе перекрикивали друг друга, отчего изба казалась набитой народом.

Для Одина и Локи потеснились, сунув каждому по порции, и тут же вернулись к прерванному разговору с соседом. Причем, соседом чаще всего оказывался тот, кто сидел на другом конце стола.

У печи крутила черной льняной юбкой девица лет семнадцати, ухватом извлекала из жаркого чрева котлы и, не глядя, плюхала на стол. Едоки на ее выходки помалкивали, лишь утираясь, когда горячие брызги обжигали лицо или руку.

Один отрывал от рыбешки белые гофрированные кусочки и, пожевав, незаметно сплевывал на пол, пока не догадался сунуть всю рыбину юлящей под ногами собаке. Собака заволокла добычу под стол и зачмякала. Только тут Улль поднял на Одина глаза:

– Не по нраву наше угощенье, великий?

Один был готов поклясться, что Улль в его сторону и не глянул с тех пор, как они с Локи переступили порог.

– Да ты прости, другого нет, да и рыба кончается. Это так, остатки: перехватили мои ребята подводу рыбаков, вот балуемся.

Один непроизвольно перевел взгляд на выстроившуюся шеренгу горшков и котелков. Улль понял: