Один из первых - [2]

«Откуда ждать помощи? Как жить дальше?» — думал я, бродя по городу.

Вскоре я получил должность стажера в одной сберкассе. Новый год стал поворотным моментом в моей жизни. Румынские войска были изгнаны из Трансильвании, и мы снова оказались в Сасрегене. Март 1917 года принес и мне повестку.

Марошвашархей только пробуждался, когда мы, новобранцы, с вокзала спешили в центр. На центральной площади, в доме культуры, помещался распределительный пункт. Мы шлепали по грязи к проходной, где унтер-офицер то по-венгерски, то по-немецки ругал всех нас. Думаю, не без причины, потому что новобранцы хорошо заправились по старому обычаю. Но сейчас в этом было что-то другое. Какое-то отчаяние, что ли. Ведь бушевала война, а об Австро-Венгерской монархии ходили все более тревожные слухи.

В фойе дома культуры нас разделили на три группы. Большая часть попала в пехоту, меньшая — в гусары, а я с несколькими товарищами — в артиллеристы.

Заспанный старший лейтенант вручил мне документы и проездные билеты. Я даже не успел рассмотреть его как следует, как он пробормотал мое имя и тут же занялся другим. Толпа вынесла меня на улицу.

Мне предстояло ехать в город Надьсебень, а оттуда уже дальше. По дороге на вокзал познакомился с молодым человеком по имени Густи Демень. Его тоже направили в Надьсебень. По дороге к вокзалу мы о многом переговорили. Кто мог тогда думать, что его смерть через полгода прервет нашу дружбу… После дня дороги мы прибыли в Надьсебень и там получили направление в казарму артиллеристов.

Здесь, услышав имя старшего лейтенанта Чаки, я надеялся услышать красивую венгерскую речь. Но мои ожидания не оправдались. Последовал взмах руки, и я услышал немецкую речь:

— Фейерверкер Петраш, группа в полном составе к отправке готова. Можете выезжать следующим поездом.

Чаки передал нас фельдфебелю Петрашу, начальнику пожарной команды. Имя Чаки встречалось мне и после: тогда это был министр иностранных дел. Но об этом позже.

Петрашу было поручено отвезти нас, пятерых, в город Темешвар в офицерскую школу.

Мы прошли по улицам и незаметно очутились перед маленькой корчмой. Здесь Петраш провел разъяснительную беседу. Оказалось, что до Темешвара не так-то просто добраться. Петраш считал, что самое умное — заночевать в Деване. Потом мы узнали, что он оттуда родом и семья его осталась там. И Петраш всегда делал этот небольшой крюк, когда вез в часть новую группу солдат. Денежки у нас были, прибыть сегодня же вечером в Темешвар нам не хотелось, и потому предложение Петраша пришлось всем по душе.

— Вы же понимаете, господа… — его маленькие черные глаза хитро улыбались, — вам хорошо, вы скоро станете офицерами, а потом, может, пойдете еще выше. Но у такого бедного человека, как я, судьба не из легких. Ездить между Надьсебенем и Темешваром, конечно, пока с ним не случится какой-нибудь беды.

Мы не поняли, о какой беде идет речь, и удивленно посмотрели друг на друга.

— А то кто-нибудь раскусит меня да и заявит об этом начальству.

— Мы нет, — ответили все как-то сразу.

Никто из нас не знал Темешвара, и теперь мы толкались у окна вагона, пытаясь разглядеть город. Поезд медленно подошел к станции.

— Двух пролеток нам хватит: для вас, господа, — одну и мне одну, — распорядился Петраш. Потом хитровато добавил: — Пусть пехотинцы ходят пешком, артиллеристам положены лошади. — Извозчикам он небрежно бросил: — В артиллерийскую офицерскую школу!

Вначале мы не думали всерьез, что все же попадем на фронт. Надеялись, что война кончится, пока мы учимся. А здесь, в школе, мы пробудем минимум полгода. Чудесная была пора! Темешвар в то время был одним из самых благоустроенных городов. В центре города стояли прекрасные здания: ратуша, дворец епископа, собор, здание комитатского управления, трибунала и частные особняки. Что касается предместий, то наиболее привлекательным и развитым был Йожефварош, отделенный железнодорожной линией от Эржебетвароша. Промышленный район с фабриками и пивным заводом назывался Ференцварош.

В свободное время я часто бродил по улицам Темешвара. Исходил все закоулки. В такие минуты забывалось о войне, пушках, лошадях. К сожалению, приближались экзамены. В конце октября мы их успешно сдали. Боялись, что, если не сдадим, нас пошлют на фронт.

Кальману Миксату и не снилось никогда, что в Селиште, на родину его красивых женщин, попадут артиллеристы, что здесь будут готовить рекрутов, не нюхавших пороху, для войны. Трехнедельная подготовка пролетела как мгновение. На фронт нас все-таки послали.

Прощай, Селиште! Увижу ли я тебя когда-нибудь, вернусь ли в эти края?

В то утро для меня началась война. Стоял лютый мороз. Мы, сорок добровольцев, попали в товарный вагон. Там распоряжался капрал.

— Господа добровольцы, — пригласил он, — идите сюда, в этот уголок. Мы здесь шикарно устроимся до пересадки. Наш транспорт закрытый, ведется точный учет из-за дезертирства, сюда больше никого не посадят. — Все шесть дней пути он почти не умолкал.

— Где вы были ранены, господин капрал?

— В Каринтии. Мне еще повезло, что меня перевели в коложварский госпиталь. Раненых, было много, сражение на берегах Пьяве было страшное, кровавое, кругом лежали раненые и трупы, трупы и раненые. Но, уважаемые господа, на войне ко всему привыкаешь, даже к тому, что сегодня ранили или убили твоего товарища, а завтра, возможно, настанет и твоя очередь. На войне опасны не только пули, но и скалы, которые крошатся от пуль и тоже могут ранить или убить.