Один из нас - [108]

Дек пытался схватить Монику, которая отбивалась и царапалась, как дикое животное. Холодильник наступал на Страттена, и его покрытая кровью дверь беспрерывно хлопала, в то время как морозильник пытался подкрасться к Страттену с другой стороны. Но Деков громила очень быстро пришел в себя и теперь методично расстреливал заднюю панель морозильника, стараясь попасть в мозг. Звон разбившегося стекла за спиной подсказал мне, что стиральная машина, скорее всего, тоже приказала долго жить.

Неожиданно я сообразил.

– Сейчас, – задыхаясь, сказал я будильнику, который так и сидел у меня в кармане рубашки, – самое время меня разбудить.

И немедленно раздалась сирена такой пронзительности, что я чуть не упал на колени. Но никто не обратил на нее внимания, потому что не услышал. Я тоже не слышал, просто чувствовал, как будильник резонирует в шейный отдел позвоночника, ибо он издал сигнал с той длиной волны, что усилила сигнал вживленного в меня вечного маячка.

Страттен и его подручные продолжали расстреливать домашние приборы, а Дек с Моникой все боролись на полу. Мне показалось, что Моника одерживает верх, но я никогда не скажу об этом Деку. Все выглядело как интересная передача по телевизору, идущая с выключенным звуком – я все еще ничего не слышал.

Сирена будильника нарастала и нарастала, пока все мое тело не начало пульсировать. Страттен выстрелил еще раз, но дальше, видимо, понял, что в комнате происходит что-то еще. Он медленно отвернулся от холодильника, чтобы посмотреть на нечто, невидимое для всех остальных.

Воздух в углах комнаты задрожал, как дрожит изображение, выравниваясь на телевизионном экране.

Громилы прекратили стрельбу – их заросшие мышечной тканью мозги не могли взять в толк, что случилось. Дек уставился мне в лицо, хотя я не мог понять, что там было интересного.

Моника в полной прострации продолжала царапать его.

Воздух задрожал снова, пространство выгнулось, как расплавленное стекло на сильном ветре. Мебель и потолок искривились и начали таять, а все ткани рассыпались на отдельные нити, горящие и дымящиеся. Остатки потолка взметнулись наружу, всосанные небом, и в мир ворвалось огромное облако, клубящееся в промежутках между атомами и окружавшее нас с рокотом, напоминавшим отдаленный гром. Лица выцвели под светом, струившимся из ниоткуда, остались только горящие глаза. Один из громил Страттена попытался удрать, но мгновенно испарился без следа. Голова другого превратилась в огненный шар, и обезглавленное тело упало на пол и исчезло. Я все еще стоял на земле, но все, что меня окружало, перешло в новое измерение. Оно находилось где-то между мирами, и ни один из них нас не принимал.

Как дождь с безоблачного неба, это застало нас врасплох.

Там, где раньше находилась внешняя стена, медленно появилось изображение, сотканное из влаги и дымки, из шума и пустоты. Возникли шестеро мужчин в светло-серых костюмах, которые стояли в линию, неколебимые, как горная гряда. Спереди стоял человек в темном костюме с изменившимся лицом. Лицом, обманувшим время, одновременно и существовавшим вне его, и отмеченным им.

«Семь невидимых духов Божиих, посланных во всю землю» предстали перед нами, и я не могу сказать, что мы испытали – ужас или восторг.

Целая жизнь прошла в тишине.

Неподвижный Страттен смотрел на явившихся. Неожиданно он вытянул руку в мою сторону и нажал на спусковой крючок.

Ничего не произошло. Он попробовал еще раз, и опять послышался сухой щелчок.

– Нет, – сказал бог. – Мистер Томпсон один из нас. Здесь он не умрет.

Не обращая на него внимания, Страттен предпринял еще одну попытку – с тем же результатом. В каком-то смысле я почти восхитился его упорству.

– А вот вы, мистер Страттен, – произнес бог с каменным лицом, – меня действительно достали.

Наконец Страттен понял, что происходит.

Шесть ангелов двинулись вперед. Я увидел, что их лица не совсем одинаковы, потому что по ним проносились мириады выражений, которые невозможно было зафиксировать. На них не было никаких понятных человеку чувств, никаких угадываемых мыслей. Они за пределами любого доступного человеку описания, потому что у нас с ними нет ничего схожего. Тогда я понял, почему бог почти не контролирует их. Они непостижимы.

Думаю, Страттен узнал их по собственным снам, от которых не мог избавиться. Он знал, что пришли они именно за ним, и завертелся, стараясь определить, есть ли возможность куда-нибудь сбежать. Но весь наш мир сжался до масштабов этого крохотного местечка, и пространства для спасения не осталось.

Он неловко отступил, в ужасе глядя на духов божиих, видевшихся ему, наверное, совсем иначе, чем мне, ибо нет на свете ничего страшнее и злее добра, которое тебя ненавидит.

И он пал перед ними на колени.

С ним что-то случилось. Для меня это выглядело как физические изменения, как будто Страттен постепенно становился плоским. Я перестал видеть его как точку в бесконечности или как физическое существо. Вместо этого я воспринимал длительный процесс, свершение и постижение. Я видел слабые проблески того и другого, подобные воспоминаниям, сбрасывающимся по поврежденному каналу. Лицо Страттена стало увеличиваться, его словно растягивали в разные стороны, в прошлое и будущее. Его сущность, вместо того чтобы захлопнуться в клетке видимости, растекалась как река во время наводнения, рвущая свои берега. Его цельность зависела от этого давления, и, как я понимал, цельность всех нас. Вот-вот ее не станет.