Один из многих на дорогах тьмы… - [14]

— Они не посмели разрушить наш дом, — негромко сказала Майда.

— Я еду искать господина, — промолвил Тайд.

— Мрак и огонь! — рявкнул Даггар, — ты едешь со мной! Ты спятил, старик, — сказал он почти добродушно. — За нами тянется половина Ланнерана. Не суетись, — сказал он, — это то, чего ОН хотел, — чтобы я ковырнул муравейник палкой.

И он кинул монетку какому-то оборванцу — одного из десятка, что глазели на них, — и велел вести их на Верхнюю улицу, к Дому Рансалов.

Дом Рансалов не был разрушен — оттуда просто все растащили, и он стоял, заброшенный и угрюмый, среди нежилых, когда-то роскошных домов. Верхняя улица умерла. Когда-то лучшая улица Ланнерана, где не было жилищ — были только дворцы. И каждый был единственный, не похожий на прочие, освящённый столетиями, облагороженный славой…

— Чума здесь гуляла, что ли?

— Господин, — вымолвил Тайд с трудом, — уйдём отсюда… Я знаю место…

— Нет! — рявкнул Даггар. — Я буду жить в своём доме!

Тяжёлым взглядом он провёл по толпе — они уже тут как тут: обтрёпанные одежды, пустые угрюмые лица — и тишина. Стоят и молчат, и в тусклых глазах тоскливое ожидание.

— Эй, свободные граждане Ланнерана! — сказал он с издёвкой. — Кто из вас не прочь заработать?

Золото блеснуло в его руке, и, наконец, хоть одно лицо ожило. Хоть в одних глазах загорелся гнев.

— Побереги своё золото, Ранас! Мы не прислуживаем врагам!

— Говори за себя, почтённый муж, — ответил Даггар спокойно и кивнул высокому старику с равнодушным лицом и хитрым взглядом. — Держи задаток, — сказал он, и старик на лету поймал монету. — Получишь ещё полсотни, если к вечеру этот хлев превратится в дом. Покупай всё, что надо — Рансала не обеднела.

— Верни ему деньги, Лагор! — велел старику первый — рослый мужчина с угрюмым и гордым взглядом. — Нечего угождать убийцам твоих сыновей!

— А это достойно: отбирать хлеб у чужой семьи? Раз у него нет сыновей, деньги ему пригодятся.

Ланнеранец глянул на старика и ничего не ответил, а старик поскорее юркнул в толпу, унося в кулаке добычу.

— Может быть, ты не откажешь мне в совете? — спросил Даггар. — Мы проделали долгий путь, и один из нас ранен. Есть ли поблизости спокойное место, чтобы мы могли заняться им?

— Мой дом рядом, — сказал ланнеранец. — Я — Тингел, сын Хороса, меня здесь все знают.

Дом, и правда, был рядом — в одном из Служилых переулков. У каждого из дворцов были свои переулки, где жили те, что кормятся от великих родов. Тингел принадлежал к дому Лодаса, и Даггар усмехнулся, потому что по-ланнерански он и Тингел — родня.

Небогатый, но крепкий дом — с крепкой оградой, с крепким запором на крепких воротах, со свежею краской на стенах.

Лонгар спрыгнул на землю и помог спешиться Тайду. Тот шатнулся, но устоял и побрёл, куда повели — в чистую комнатку с незастеленным ложем. Майда и Лонгар помогли ему лечь и он сразу закрыл глаза. У него уже давно не было сил — только упрямство. И он сразу поплыл в темноту, в чёрную воду забвения.

— Кликнуть лекаря? — угрюмо спросил их Тингел.

— У меня свой лекарь, получше ваших. Выйдем, — сказал Даггар, — не будем мешать.

Они сидели вдвоём в покое, где со стен было снято оружие, а в восточной нише погашен огонь. В комнате, что хранит достоинство и в унижении.

— Тингел, — сказал Даггар, — прости, что я тебе навязал себя и своих людей. Я боялся за Тайда, но ещё больше меня напугал Ланнеран.

— Что тебе до Ланнерана, Ранас?

— Пусть мы враги, но честная вражда чем-то подобна дружбе. Можно желать врагу смерти, модно убить его в честном бою, но видеть храбреца в унижении… нет, Тингел, радости в этом мало. Я шёл мальчишкой на ту войну, шёл с глупой припевкой: «Ланнеран — город трусов», но вы из меня вышибли дурь. Знаешь, что заставило меня вас уважать? То, что ланнеранец смеётся даже в свой смертный час, и отвечает насмешкой, когда не может ответить ударом. А сегодня я не видел ни одной улыбки. Что с вами сделали, Тингел?

— Хороший вопрос, Ранас! — ответил Тингел, и глаза его вспыхнули, вдруг оживив лицо. — Только не на всякий вопросы и не всякому отвечают!

— Я — не всякий, — сказал Даггар. — Энрас был братом моей матери, я его главный наследник и должен был стать правителем всех его дел. Нет, Тингел, — сказал он, — я не стал. Я унаследовал только беды, а Судьба и Долг достались мне. Но меня позвали — и я пришёл.

— Кто?

— Нет, — ответил Даггар, — пусть меня поглотит земля, если я доверюсь кому-нибудь в Ланнеране, пока не узнаю, какое проклятье лежит на вас!

И тень улыбки прошла по губам ланноранца. Какая-то неумелая, словно он отвык улыбаться, словно губы его сопротивлялись улыбке.

— Ты знаешь наше проклятье, Ранас. Мы убили того, кто должен был всех спасти. Не только нас, но и прочих жителей мира. И за это мы прокляты и обречены. Вы победили тогда, — сказал он угрюмо. — Ты сам знаешь: мы дрались не хуже, чем вы. Но судьба от нас отвернулась, и не было нам удачи, потому что мы замарали себя. Наши боги ушли от нас, оракулы безмолвствуют, и ночная смерть…

Он вдруг замолчал, и Даггар поглядел на него с любопытством:

— Что-то не то ты говоришь, Тингел! Наказывать целый народ за грехи правителей? Бить дитя за то, что его отец согрешил?