Один из многих на дорогах тьмы… - [13]

Болорцы увидали меня и выдвинулись вперёд, прикрывая людей и повозки. Они не прикоснулись к мечам, потому что я был один, но не сказали мне слов, что полагалось при встрече.

— Пусть не иссякнет ваша вода, — сказал им я, — я — Тайд из Ниры и не ищу ссоры.

Я сам удивился тому, как легко соврал, но, может быть, Безымянный прав — и это не ложь? Тайд по первому слову отдаст за меня жизнь, разве он не даст мне на время имя?

— И ты не ведай жажды, Тайд из Ниры, — сказал, наконец, их старший, высокий воин со знаком чёрной змеи. — Не страшно в пути одному?

— Нас было двое, — ответил я неохотно, — но путь далёк, а ночи опасны.

Он взглядом проверил моих худых, заморённых дормов, ввалившиеся бока седельных мехов, мой, плащ, заляпанный чёрной кровью и поднял руку, съезжая с дороги. Повозки проехали мимо нас. Не дормы, а клячи, и возницы смотрят без любопытства; худые, усталые, тусклые лица, как будто их путь был длиннее моего. Когда мы остались одни на дороге, болорец сказал:

— Я Ронф, сын Тарда. Если тебе в Ланнеран, ты можешь ехать вместе с нами.

И мы поехали рядом.

Мы ехали рядом до полного зноя и стали передохнуть у живого ручья. Хватило воды и для людей и для дормов — с тех пор, как мы оставили горы, я не видел столько текущей воды.

Я не стал с ними есть, а сел в стороне. Когда едят, открывают лицо, но я оскорблю их, если останусь в повязке.

Раньше я никогда не видел болорцев, только знал, что они — враги. А у них были лица, как у горцев Такемы — высокие скулы, коричневые глаза, не знавшая света белая кожа.

Четверо молодых — чуть постарше для меня, а Ронф немолод, в тех же годах, что Тайд. Они глянули на меня, отвернулись, заговорили о чём-то, о чём говорят воины на привале, а Ронф все посматривал на меня, хмурился, отвечал им отрывисто и односложно. Вдруг он встал, подошёл ко мне, протянул мне кусок лепёшки.

— Прими мой хлеб, Тайд из Ниры.

Я медлил, но безымянный рявкнул: «Бери!», и я неохотно взял. Я принял хлеб — это значит, что мы с ним теперь не враги. Я не должен с ним драться, а он не может драться со мной. И теперь я обязан предложить ему сесть и разделить воду.

Он сел и сказал задумчиво:

— Ланнеран — плохое место для настоящих людей.

— Зачем же ты ему служишь?

— Потому, что в Болоре нет воды, — ответил он просто. — Если я не стану служить, голод войдёт в мой дом. Вы можете нас презирать, — сказал он, — потому, что поля ваши зеленеют и скот ваш тучен. А наша земля не родит, и у нас почти не осталось скота.

— Так чего вы не уйдёте?

— Если суждено погибнуть, умрём и мы — но умрём на родной земле. Я узнал тебя, — сказал он, — хоть ты моложе, чем был, и у тебя лицо человека.

— Почему же ты дал мне хлеб?

— Чтобы ты знал: мы тебе не враги. Когда ты ушёл, Болора была богата, а теперь она умирает. И эта земля, по которой мы едем — лучше их не было, а какие они теперь? Ты вернулся спасти или покарать?

— И то, и другое, — сказал Безымянный. Опять он меня оттеснил, и мне стало легче: я не знаю, что говорить.

— Наказать Ланнеран? Я не люблю этот город, но я продал ему свой меч.

— Ланнеран? — он усмехнулся этой странной чужой улыбкой, от которой немеют губы. — А что мне до Ланнерана? Бедные дураки, они сами себя наказали. Тот, кто мне нужен, не человек, — сказал он угрюмо. Если я достану его — вот тогда надейтесь. Ты мне будешь помогать? — спросил он Ронфа.

— Да, господин, — ответил Ронф.

— Это правда? — спросил я, когда мы двинулись в путь.

— Может быть да, а может быть нет. Наверно да, Торкас.

9. ДАГГАР

Майда просвистала начало старинного гимна: «Дети моря! Жаждут мечи…», и Даггар невесело усмехнулся. Никогда ещё Ранасы не входили в Ланнеран так незаметно.

Только Даггар и его копьеносец Риор были с открытыми лицами, в прославленной чёрной броне, под знаком меча и ока — герба Рансалы. А Майда скрыла себя под плащом и повязкой — серая тень, одна из трех серых теней.

— Как ты? — спросил он у Тайда. — Ещё потерпишь? — и Тайд угрюмо кивнул. Он столько терпел, что стало почти всё равно. Проклятый упрямец, он даже не дал затянуться ране! Выгнал нас в путь, едва сумел забраться в седло.

— Ладно! — сказал Даггар. — Тогда терпи, — и подъёмный мост загремел под ногами дормов.

А в воротах их ждала стража. Небольшой, но крепкий отряд в зелёных одеждах. Твёрдые лица, загорелые сильные руки, это же гвардия, подумал Даггар, ну и новости в Ланнеране! И зловещая чёрная тень за стеной из солдатских тел.

— Кто вы? — спросил командир и поглядел в упор. — Что вам надо в городе?

— С каких это пор Ранасы должны просить позволения войти в Ланнеран? — рявкнул Даггар, и дорм его прянул на месте.

— Если ты Ранас, назови своё имя и проезжай, — сухо сказал командир. Мрачный огонь вспыхнул в его глазах, и погас, потому что чёрный был уже рядом.

— Я Даггар, сын Грасса, — сказал он надменно, — седьмой из братьев по старшинству, и владею всем, чем владеет Рансала.

— Седьмой господин, — негромко спросил его чёрный, — а с каких это пор люди Рансалы закрывают лица?

Даггар поглядел на него и отвернулся. И сам спросил у начальника караула:

— А что здесь делает эта чёрная дрянь? Мало бед они вам принесли? — дёрнул поводья и поехал вперёд, и воины молча их пропустили.