Один человек - [56]
На станции «Студенческая» ко мне подсел не очень трезвый мужчина лет сорока. Вернее, очень нетрезвый. Вернее, не подсел, а упал рядом. И стал громко икать. Минуты три икал. Потом его отпустило. Он наклонился ко мне и доверительно сказал: «Извини, друг. Не вторник, а хер знает что. У… Уикался весь, с ног до головы. Зато Америка, блядь…» Тут он снова икнул, положил голову ко мне на плечо и заснул. На «Багратионовской» я вышел. Даже и не знаю, куда он потом преклонил свою буйную икающую голову.
С утра пораньше поехал я в одну контору покупать винтики из нержавеющей стали. Хорошие винтики, не ерунда какая-нибудь под отвёртку а то, что надо, — под шестигранный ключ. Контора эта находится в районе метро «фили», в Промышленном проезде. Само собой, я заблудился и вместо Промышленного проезда вышел на Багратионовский. И в этом проезде упёрся в дом с вывеской «фетиш-магазин. Три комнаты». И в этих трёх комнатах продавалось эротическое бельё, такая же одежда и даже обувь. Ну, бельё и одежду я себе представить могу. Даже и… ну, могу, чего уж там. А вот обувь… Сколько ни представлял себе — ничего представить не мог. И вдруг как щёлкнуло что-то — вспомнил. Давно, когда я как будущий офицер химических войск был в военных лагерях, то носили мы с собой общевойсковой защитный костюм. И была в нём такая интимная деталь — сапоги-чулки. С завязочками и специальными шпиньками вместо пуговиц. Их надо было надеть за несколько секунд, потому что на весь костюм полагалось не более сорока секунд. Вот же мы с ними натрахались натрахались… И до того мне захотелось посмотреть на эротическую обувь моей молодости, что я… вспомнил, за чем сюда приехал — за винтиками из нержавеющей стали. И побрёл искать Промышленный проезд.
P.S. Ладно, врать не буду. Там дверь была приоткрыта — ну, я и заглянул. Смотрю — на полках стиральные порошки стоят. Мыла разные. Ну, думаю, правильно. Сначала постирайся, помойся, а потом уж и… Но заходить не стал. Зачем? Я когда голову вверх поднял, то увидел, что заглядывал в соседний магазин — в «Бытовую химию».
У станции метро «Университет» сидела на скамейке девочка лет пяти-шести. Она крепко прижимала к груди и одновременно убаюкивала рыжего, с белым пятном на лбу, котёнка. Маленькие девочки любят убаюкивать котят до полусмерти. Котята, однако, не жалуются, поскольку прекрасно понимают, что нет на свете никого, кто их любил бы больше, чем эти самые маленькие девочки. Рыжий тем не менее засыпать не хотел. Он бы, наверное, заснул, но в другой раз и не в десять утра. Девочка продолжала упорно, даже с ожесточением, укачивать своего питомца. При этом она тихо напевала ему песенку. Я навострил ухо и услышал: «Оле-оле-оле-оле…»
Вот эти современные юбки, которые держатся у девушек на честном слове юношей — это ужас что такое. Сегодня видел на Шаболовке такую юбку. Она была с поясом, а на поясе — широченная пряжка. И не просто пряжка, а целый экран, который как у хоккеистов защищал по которому бежали слова из красных точек: «Я по тебе скучаю!». Вот прямо по… и бежали слова. Как тараканы или другие насекомые. Поди догадайся — кто скучает, по кому и каким местом… А девушке хоть бы хны. Уши все в наушниках. Идёт и вертит всем, чем можно вертеть. Не говоря о крутить. Чего ж не вертеть, когда есть чем. Да и крутить тоже.
Субботу, как и всякий интеллигентный человек, решил провести культурно. Сначала читал Мартель Камю. Потом решил усугубить прослушиванием оперы. Я, конечно, не настолько интеллигентен, чтобы оторвать жопу от дивана пойти в оперный театр — меня вполне устроит прослушивание по каналу «Культура». Что уж там давали — не помню. Но что-то вполне занудное классическое. Я переключил как раз когда пели дуэтом герой и героиня. Ну, герой как обычный оперный герой. Щёки со спины видать. Поёт животом вперед. А вот героиня… очень даже. Молода и хороша собой. Голос у нее тембра… ну не меньше четвёртого, а то и пятого. И такое глубокое декольте контральто, что просто глаз не отвести. Спасибо оператору за крупный план. Смотрю Слушаю я, стало быть, арию крупным планом и думаю. У оперных певиц пение — оно как происходит? Ежели вверх поют — грудь бурно вздымается, а если вниз — то наоборот. И так она ходит вверх и вниз за одно представление не семь, но до семижды семидесяти раз. А то и больше, если опера, к примеру, Вагнера. Что из этого следует? А то, что после таких тренировок, как говорил бравый солдат Швейк или сапёр Водичка о своих знакомых девках с Градчан или из Смихова, «груди у них налитые, что твои мячи». Должны быть. А в действительности вместо бурного вздымания всё дрожит точно подтаявшее желе. Я буквально через силу смотрел слушал. Что же это получается? Ведь наши оперные, не говоря о балетных… или врут? у нас же педагоги лучшие на всём музыкальном свете и кремы лифтинги методики у них самые передовые. Или дурят нашего брата? Короче говоря, выключил я телевизор и опять стал Камю читать. Но уже под закуску.
На Лубянке митингуют коммунисты. Старушки с портретами Сталина и Жукова, карикатурный Горбачёв на плакате с американским флагом на лысине и Ельцин, грызущий кривыми кариесными зубами красные буквы «с», «с» и «р». Да, букв «с» было только две. Видимо, одну он уже загрыз и проглотил. В то время как с трибуны скандируют: «фашизм не пройдёт!», между рядами деловито снуёт молодой человек, предлагая участникам митинга фашистский листок «Русский марш».
Перед вами неожиданная книга. Уж, казалось бы, с какими только жанрами литературного юмора вы в нашей серии не сталкивались! Рассказы, стихи, миниатюры… Практически все это есть и в книге Михаила Бару. Но при этом — исключительно свое, личное, ни на что не похожее. Тексты Бару удивительно изящны. И, главное, невероятно свежи. Причем свежи не только в смысле новизны стиля. Но и в том воздействии, которое они на тебя оказывают, в том легком интеллектуальном сквознячке, на котором, читая его прозу и стихи, ты вдруг себя с удовольствием обнаруживаешь… Совершенно непередаваемое ощущение! Можете убедиться…
Внимательному взгляду «понаехавшего» Михаила Бару видно во много раз больше, чем замыленному глазу взмыленного москвича, и, воплощенные в остроумные, ироничные зарисовки, наблюдения Бару открывают нам Москву с таких ракурсов, о которых мы, привыкшие к этому городу и незамечающие его, не могли даже подозревать. Родившимся, приехавшим навсегда или же просто навещающим столицу посвящается и рекомендуется.
«Тридцать третье марта, или Провинциальные записки» — «книга выходного дня. Ещё праздничного и отпускного… …я садился в машину, автобус, поезд или самолет и ехал в какой-нибудь маленький или не очень, или очень большой, но непременно провинциальный город. В глубинку, другими словами. Глубинку не в том смысле, что это глухомань какая-то, нет, а в том, что глубина, без которой не бывает ни реки настоящей, ни моря, ни даже океана. Я пишу о провинции, которая у меня в голове и которую я люблю».
Любить нашу родину по-настоящему, при этом проживая в самой ее середине (чтоб не сказать — глубине), — дело непростое, написала как-то Галина Юзефович об авторе, чью книгу вы держите сейчас в руках. И с каждым годом и с каждой изданной книгой эта мысль делается все более верной и — грустной?.. Михаил Бару родился в 1958 году, окончил МХТИ, работал в Пущино, защитил диссертацию и, несмотря на растущую популярность и убедительные тиражи, продолжает работать по специальности, любя химию, да и не слишком доверяя писательству как ремеслу, способному прокормить в наших пенатах. Если про Клода Моне можно сказать, что он пишет свет, про Михаила Бару можно сказать, что он пишет — тишину.
Эта книга о русской провинции. О той, в которую редко возят туристов или не возят их совсем. О путешествиях в маленькие и очень маленькие города с малознакомыми или вовсе незнакомыми названиями вроде Южи или Васильсурска, Солигалича или Горбатова. У каждого города своя неповторимая и захватывающая история с уникальными людьми, тайнами, летописями и подземными ходами.
Стилистически восходящие к японским хокку и танка поэтические миниатюры давно получили широкое распространение в России, но из пишущих в этой манере авторов мало кто имеет успех, сопоставимый с Михаилом Бару из Подмосковья. Его блистательные трех– и пятистишья складываются в исполненный любви к людям, природе, жизни лирический дневник, увлекательный и самоироничный.
Перед вами грустная, а порой, даже ужасающая история воспоминаний автора о реалиях белоруской армии, в которой ему «посчастливилось» побывать. Сюжет представлен в виде коротких, отрывистых заметок, охватывающих год службы в рядах вооружённых сил Республики Беларусь. Драма о переживаниях, раздумьях и злоключениях человека, оказавшегося в агрессивно-экстремальной среде.
Выпускник театрального института приезжает в свой первый театр. Мучительный вопрос: где граница между принципиальностью и компромиссом, жизнью и творчеством встает перед ним. Он заморочен женщинами. Друг попадает в психушку, любимая уходит, он близок к преступлению. Быть свободным — привилегия артиста. Живи моментом, упадет занавес, всё кончится, а сцена, глумясь, подмигивает желтым софитом, вдруг вспыхнув в его сознании, объятая пламенем, доставляя немыслимое наслаждение полыхающими кулисами.
Эта повесть или рассказ, или монолог — называйте, как хотите — не из тех, что дружелюбна к читателю. Она не отворит мягко ворота, окунув вас в пучины некой истории. Она, скорее, грубо толкнет вас в озеро и будет наблюдать, как вы плещетесь в попытках спастись. Перед глазами — пузырьки воздуха, что вы выдыхаете, принимая в легкие все новые и новые порции воды, увлекающей на дно…
Ник Уда — это попытка молодого и думающего человека найти свое место в обществе, которое само не знает своего места в мировой иерархии. Потерянный человек в потерянной стране на фоне вечных вопросов, политического и социального раздрая. Да еще и эта мистика…
Футуристические рассказы. «Безголосые» — оцифровка сознания. «Showmylife» — симулятор жизни. «Рубашка» — будущее одежды. «Красное внутри» — половой каннибализм. «Кабульский отель» — трехдневное путешествие непутевого фотографа в Кабул.
Книга Сергея Зенкина «Листки с электронной стены» — уникальная возможность для читателя поразмышлять о социально-политических событиях 2014—2016 годов, опираясь на опыт ученого-гуманитария. Собранные воедино посты автора, опубликованные в социальной сети Facebook, — это не просто калейдоскоп впечатлений, предположений и аргументов. Это попытка осмысления современности как феномена культуры, предпринятая известным филологом.