Один человек - [109]

А трезвый Коля был совсем другим. Он любил копаться в палисаднике под окнами, сажал цветы и сирень. Детвора всегда ему с удовольствием помогала, потому что после таких посадок Коля выносил во двор гармонь и играл себе и нам. Играть он не умел, но любил. Зато нам разрешал нажимать на перламутровые кнопочки и растягивать меха. И мы Колю за это любили. Даже очень. Была у него ещё одна странная, в глазах окружающих, привычка — Коля (само собой, когда был трезв) каждый день, а то и по два раза на день, чистил обувь. Выносил на крыльцо гуталин, щётку, старую байковую портянку для полировки и с наслаждением начищал свои ботинки. И Юзе чистил. Она этому не препятствовала, но постоянно удивлялась. Как-то раз даже спросила у Коли — не армянин ли он случаем. Оказалось, что нет.

Пару лет назад проходил я мимо дома, в котором тогда жил. Сирень, что мы с Колей сажали, так разрослась, что закрыла окна Колиной квартиры на первом этаже. Кто теперь там живёт — не знаю.

А второго Керосина звали Шура. Да и сейчас так зовут. Живёт он в деревне Макарово Владимирской области, фамилию его я не знаю. Её, наверное, кроме него самого никто и не помнит. А Керосином прозвали потому, что мать прижила Шуру от заезжего торговца керосином. Деревенские прозвища прилипчивее городских. Они пристают не только к человеку, но и ко всему, что его окружает. Даже Шурину собаку зовут Керосинкой. Не говоря о жене.

Шура работает трактористом. Вернее, работал до тех пор, пока не наехал трактором на линию электропередач. Не на всю, конечно, а только на один столб. Вообще это была тёмная история. Одна сторона, то есть соседи, милиция и сам столб, утверждала, что во всём виноват был Шура и трактор, а другая, состоящая из трактора и Шуры, во всём обвиняла столб и отвратительного качества самогон, который гонит старуха Карасёва. Шура и не отрицал, что они с трактором были выпивши. Но наезжать на столб и не думали, поскольку ехали совсем в другую сторону — за водкой в соседнюю деревню. По дороге, между прочим, ехали. А столб в поле стоял. Перед тем, как на них наброситься.

Трактор потом простили, потому что он был инвалид и почти год как ездил на трёх колёсах. До этого болел какой-то ржавой железной болезнью, и, чтоб она не перекинулась на остальные колёса, Шура больное колесо пропил снял. Или оно само отсохло. А Шуру с работы попёрли. Ну, не то чтобы попёрли, а просто не ходит он на неё теперь на законных основаниях. Керосинка его (не собака, конечно, а жена), уставши пилить Шуру за пьянку, собрав свои и Шурины вещи, ушла к другому. Потом у Керосина был инсульт, но он выкарабкался. Ему дали третью группу. Тут и пенсия подоспела. От нечего выпить делать Шура увлёкся резьбой по дереву. Дом свой и даже будку Керосинки (не жены, конечно, а собаки) украсил резными наличниками. Потом ему стали заказывать такие наличники московские дачники, и Шура купил недорого электрический лобзик, потом к нему вернулась жена и трактор, потом… Керосин запил. Дачники к нему какое-то время ещё приходили по старой памяти, но скоро перестали. Зато на крыше дровяного сарая Шура устроил восемь скворечников и по весне имеет законный повод восемь раз выпить на новосельях. Не говоря о днях рождения птенцов.

* * *

Последние лет двадцать своей жизни мой папа соблюдал строгую диету сахарных диабетиков. Конечно, когда мама не видела, он не очень её соблюдал, даже и вовсе наоборот, но мама видела всегда. И потому ел он вместо настоящих конфет только специальные диабетические батончики, вместо белого — чёрный хлеб и все остальное, что при такой диете полагается. Правда, кроме диеты, папа таблеток никаких не пил и уколов не делал. Он бы и диету… но с мамой лучше было не связываться. Всё дело было в том, что у папиной мамы и моей бабушки таки был диабет. И мама решила, что бережёного бог бережёт. И берегла так, что папе мало не казалось.

За год или около того до смерти папу обследовали на предмет совершенно других болезней. Собрали, как водится, все анализы, и папа пошёл с ними на приём к какому-то старому и мудрому Шапиро. Этот самый Шапиро был до того стар и мудр, что спрашивал у пациентов об их самочувствии. Нынешние-то врачи сразу утыкаются в бумажки и начинают писать, писать и писать, пока пациент не заскучает и не уйдёт к другому, такому же врачу, но по знакомству и за деньги. Так вот, папа ему всё и рассказал. Среди прочего упомянул свой сахарный диабет, от которого он спасался диетой. При этих словах Шапиро приподнял бровь, пошелестел анализами, пожевал губами, задумчиво подвигал в разные стороны немаленьким носом, а потом сказал папе:

— У вас нет никакого сахара. И диабета нет. По анализам нет.

Помолчал и тихо спросил:

— А кто вам ставил такой диагноз?

— Жена, — ещё тише ответил папа.

Я эту историю услышал только на прошлой неделе, спустя девять лет после смерти отца. К чему мне её рассказала мама? А к тому, чтобы я понимал — таких настоящих мужчин и мужей теперь днём с огнём не найдёшь. И мужа моей дочери надо искать именно такого. Между тем как я… Мама не договорила, махнула рукой и полезла в буфет за шоколадными конфетами к чаю.