Одиль - [33]

В окне автобуса мелькнул силуэт неторопливо идущего человека, я вскочил, как только узнал его. Спрыгнул на ходу и побежал за ним. Венсан прогуливался; именно с ним я хотел поговорить, и поговорить серьезно. Я подождал, пока кончатся приветственные фразы, и решительно спросил:

– Вам не кажется, что Тексье влюблен в Одиль?

– Почему вы так думаете?

– Я не думаю, я убежден в этом. Венсан, мне нужно вам кое-что объяснить: мы с Одиль только друзья, вы понимаете?

– Понимаю.

Он как будто не удивился. Я продолжал:

– Мы поженились из чисто практических соображений, слишком долго все это рассказывать, но вы понимаете, не так ли? Вот почему я задал вам такой вопрос.

– К чему вы клоните?

– Вам не кажется, что я должен поговорить с Тексье?

– А что бы вы ему сказали?

– Конечно, это было бы немного нелепо. И все-таки!

– И все-таки что?

– Не знаю. Уже не знаю. Вы считаете меня идиотом, да?

– Ничего, если я задам вам несколько вопросов?

– Задавайте.

– Несколько нескромных вопросов, но ведь вы начали этот разговор.

– Задавайте.

– И потом, вы мне очень нравитесь, Трави.

– Спасибо, вы мне тоже.

– Почему вы все время стыдитесь своих чувств?

– Это первый вопрос?

– Да.

Венсан продолжал:

– Вы считаете, что никого не удивляет то, что вы и Одиль живете на расстоянии двух лье друг от друга?

– Я ничего не считаю. Мне наплевать на то, что думают другие, и потом, если бы мы жили в одной гостинице, это ничего бы не значило.

– Вот именно.

– Третий вопрос?

– Почему вы не любите Одиль?

– Вы меня смешите: что значит «почему»? Я не люблю ее, вот и все, тут нечего объяснять.

– Может быть, вы должны сказать «я не любил»?

– Вот уже никогда бы не подумал, что вы так плохо разбираетесь в людях! Какая глупость! Больше года мужчина и женщина остаются друзьями, и вот теперь они должны захотеть спать вместе. Здорово! Дружба перерождается в любовь, прекрасный сюжет для романа, для глупого романа, как и все романы. Меня ужасает такая психология, типичная психология, психология дураков.

Он поклонился.

– И знайте, что я никогда, никогда, никогда не полюблю эту женщину, потому что никогда не захочу подыгрывать дуракам. И если б я ее любил, я бы никак своей любви не показывал именно по этой причине.

– Так и происходит.

– Я ждал этих слов! Вам не трудно было их найти. Венсан, я всегда буду отвергать подобные… афоризмы. Значит, вы считаете, что мой случай – самый банальный?

– Конечно, нет ничего более банального, чем любить женщину.

– Я не это имею в виду.

– А что же тогда вы имеете в виду?

– Не знаю. Но я хочу сказать, что вы заблуждаетесь на мой счет – из-за своей паршивой психологии, из-за своей глупой науки.

– Но речь не о психологии и не о науке, Трави! Речь идет о вас, о том, чтобы вы поняли себя и не вели себя, как ребенок.

– Как здраво вы рассуждаете!

– Трави, почему вы так упорно стремитесь быть несчастным?

– А почему вы так хотите, чтобы я любил Одиль?

– Потому что вы ее любите.

– Чепуха. Как же, любя ее, я могу заблуждаться и считать, что не люблю ее?

– Вы не допускаете мысли, что можете в этом заблуждаться?

– Нет.

– И вы никогда не заблуждались на свой собственный счет?

– Тонкий намек!

На моем лице появилась такая обида, что он быстро сказал:

– Извините меня.

– Да нет, не извиняйтесь, продолжайте!

– Я сожалею, что говорил с вами таким образом. У меня не было на это права. И разве вы забудете теперь то, что я сказал?

– У меня очень плохая память. Какое-то время мы шли молча.

– У вас нет ко мне других вопросов? – спросил я. Он улыбнулся.

– Вы не считаете глупым и претенциозным желание давать советы?

– Но, – ответил я, – вы не дали мне никакого совета, и потом, как вы только что сказали, я начал этот разговор. В конце концов, я прошу простить меня за те неприятные слова, которые я мог произнести.

Наши взаимные извинения продолжались еще какое-то время, и мы расстались, сердечно пожав друг другу руки.

Именно я искал эти слова – «разве ты ее не любишь?», эти слова, которые не хотел говорить сам себе. Я боялся их и в конце концов услышал их своими собственными ушами. Я знал, что не люблю ее, знал, но теперь мне нужно было утверждать это, и все-таки я был в этом настолько уверен, что иногда, случалось, воображал себе, какой могла бы быть моя любовь к Одиль, что значило бы любить ее. И все время я возвращался к своему отрицательному убеждению: мне не нужно ничего воображать, я остро и реально это чувствую – я не люблю эту женщину. То я ненавидел Венсана, оставившего меня в этом непреодолимом смятении, то проклинал самого себя. Общество Одиль приносило мне больше всего страданий, я не мог думать ни о чем, кроме ее тела, и непристойность моих мыслей была обратно пропорциональна достигнутому уровню нашей дружбы. Это причиняло мне боль: я был так уверен в том, что не люблю ее! Лишенный той иллюзорной цели, к которой стремился, без конца пережевывая свое несчастье и свое одиночество, потеряв всякий интерес к жизни и смерти, я влачил жалкое существование, которое даже алкоголем не разбавлял, хотя вполне мог бы; я вздрагивал от отвращения при мысли, что этим можно было бы объяснить мое поведение и, видя, как меня рвет, изречь чепуху, вроде «он пьет, для того чтобы забыть». Я стойко сопротивлялся всякому слабоволию, которое было бы оправдано моим отчаянием, и добился того, что мог достаточно хорошо владеть собой, так что никто не замечал во мне никакой трещины. Но такое напряжение доводило меня до полусумасшествия.