Одиль - [32]

– Ну вот, Одиль, вы не слишком скучали?

– Да нет.

– Действительно?

– Уверяю вас.

– Ладно. Тогда, может, пройдемся немного?

– Охотно.

Она взяла меня под руку. Мы пошли по улице Вашингтон.

– Не проводите меня до Ля-Мюэт?

– Что вы собираетесь делать в этом квартале?

– Давать урок.

– Вы невероятный человек.

– Почему же? Потому что даю уроки? Я начал всего неделю назад. Это Тексье нашел их для меня; и знаете, очень хорошо платят. У нас появится еще немного денег, разве не так?

– Может быть.

– Сердитесь?

– Почему вы мне не рассказали об этом?

– Не знаю. Я не рассказал еще об одном. Она не отреагировала.

– Я сделал открытие.

– Какое же?

– К несчастью, отрицательное открытие.

Мне показалось, что она зашаталась, но скорее всего я только вообразил это. Она подняла глаза, очень серьезные глаза.

– Моя жизнь оказалась более испорченной, чем я предполагал.

– Так о чем же идет речь?

Вероятно, она приготовилась мне не верить.

– Долгие годы я питал на свой счет пустые иллюзии, жил сплошными заблуждениями. Я считал себя математиком. В эти дни я понял, что я даже не любитель. Я вообще ничто. Я ни в чем ничего не смыслю. Ничего не понимаю. Ничего не знаю. Это ужасно, но это так. А знаете ли вы, к чему я был способен? Знаете ли вы, чем я занимался? Расчетами расчетов, насколько хватает глаз и сил, бесцельными, бесконечными и чаще всего совершенно бессмысленными. Я пьянел от цифр, они скакали перед глазами, пока у меня не начинала кружиться голова, до одури. И я принимал это за математику! Годами я тупел, занимаясь исследованиями, у которых нет ни начала, ни конца, ни середины. Вообразите себе вычислительную машину, которая бы сбивалась со счета. Вот это я и есть, таким я и был. В это трудно поверить, вы так не думаете?

Разумеется, она не поверила. Она не раскрыла рта, а мне слышалось, что она кричит:

– Вы просто ненормальный!

– Да, я ненормальный. А скорее всего лишь ребенок. Я играл в математика. Принимал куличики из песка за алгебраические построения и кубики с картинками за геометрические теоремы. Но мои куличики развалились, и мои кубики смешались, а ни одна картинка так и не сложилась. Что касается моих мыслей о математике, во-первых, ее заслуги на меня не распространяются, а во-вторых, мне кажется, что она испорчена модными темами, не имеющими ничего общего с истинной природой этой науки. Впрочем, все это не важно. Главное вот в чем: я абсолютно не тот, кем считал себя. Это довольно неприятно, как вы понимаете, потому что эта иллюзия давала мне хоть какое-то счастье. Все это объяснил мне Венсан, сам того не желая. Он критиковал других, но я понял, что эту критику вполне можно отнести ко мне. Прежде чем бросить камень в другого, я посмотрел на себя. Я выстроил из обломков своего честолюбия шалаш, а теперь нужно убираться отсюда: ветер снес его. У меня больше нет убежища, да и не было никогда. Правда жестока. Теперь я даю уроки – уроки латинского.

Но Одиль не поверила мне. На площади Звезды я ее оставил, а сам сел в автобус. Встретил ее снова, чтобы пойти на ужин к дяде; мы провели вечер, слушая, как этот славный человек играет на аккордеоне, пальцы его сверкали от колец. В полночь он нас выпроводил. Возвращались мы на такси, говорили мало: время от времени делали какое-нибудь замечание о нашем благодетеле. Когда я оказался один в комнате, я почувствовал себя настолько несчастным, лишенным всякой надежды, что заплакал, как ребенок.

Вот так я женился. Должно быть, этот статус ничуть не изменил мою жизнь, и все же однажды среди бесформенных сновидений, прерываемых автобусной тряской, я внезапно открыл, насколько странно формальный акт совпал с переменой в моей жизни, переменой, которой я подчинился машинально, как и всем прочим: я просто чувствовал себя очень несчастным. Теперь я удивлялся тому блаженному отупению, в котором жил раньше, несколько недель назад. Тогда я гордился своим несчастьем, хватало на мою долю и маленьких радостей. Иллюзии рассеялись, амбиции исчезли. Часы, которые я проводил, забываясь в сладких, приглушенных сумерках прописных сигм и разнообразных коэффициентов, поглотила моя преподавательская деятельность и вынужденные длительные поездки через весь Париж. Мне очень редко случалось оставаться вдвоем с Одиль; если мы и ужинали вместе каждый вечер, то обязательно в компании друзей, новых друзей, иногда даже новых друзей наших новых друзей. Один из них предложил ей «попробовать себя в кино», я посоветовал принять предложение. Иногда я заходил за ней в Биллянкур, но тогда мне встречалась масса людей, которых я не хотел видеть. Я посоветовал ей переехать в другую гостиницу, находившуюся далеко от Биллянкура, у ворот Сен-Мартен. И теперь мы ужинали вместе лишь два или три раза в неделю; но я хорошо знал, что во всем этом не было никакой неотвратимости несчастья. Я не терял подругу: я отдалялся от нее, отдалял ее от себя. Но Одиль, почему она так покорна моей злой воле? Почему не сопротивляется судьбе, тому, что я вольно или невольно искривил ее жизненный путь? И как же можно было не заметить, что это отдаление зависело только от меня? Я создавал между нами пропасть, используя хитрости, шитые белыми нитками. Тут было над чем посмеяться: создавать пропасть, используя хитрости, шитые белыми нитками. Я не считал блестящими свои пробы в метафорическом стиле. Тут было над чем посмеяться, но, в конце концов, к чему этот смех? Зачем строить гримасы? Я ненавидел клоунов, а может быть, и самого себя.