Одесский язык - [8]

«кухонная раковина». Я даже раз на тысячу лет не имел счастья услышать в Одессе словосочетания «кухонная раковина» или «школьный альбом», который именуется у нас исключительновиньеткой. Зато много раз собственноручно читал и слышал «Чкаловские (чикаловские) курсы», которые, как выяснил год назад, в русском языке имеют длинное и нудное название «Государственные курсы по изучению иностранных языков». Пусть даже мне эти курсы сто лет снились. Много раз слышал в Городе палка чая и стакан чай, но ни разу «чашка чаю». И «почем фрукта?» или «что хочет ваша фрукта?» (какова цена фруктов?) одесситы говорят не случайно, ибо слово «фрукт» означает в нашем с понтом несуществующем языке «нехороший человек».  

         Как и другие одесситы, с раньшего времени я покупал толькокуяльник и дюшес, а не «минеральную воду» и «ситро». С голоштанного детства даже в зусман вылетал расхристанным через парадное с фонарем на двор, где соседи трусили ковры и сохнули белье, а ихние кинды и мои, блин, сверстники катали в маялку, пожара, жмурки и, чуть что, хипишились: «Шухер!». И нивроку сдобным дитём чимчиковал я сквозь дворчерез арку исключительно в хлебный, а не за сальве или биомицином. Кроме шуток, по сию пору покупаю исключительно булку хлеба, хотя мамочки мне давно не гундят тихим шепотом: «Шкет, шевели бикицер своими булками!». Даже в том случае, если пресловутая булка  представляет из себя не таки франзолю, а  халу, семитати или темный хлеб. Когда я уже гасал при своей тачке с личманом нагорле, покупал у хозяев на привозах не только качалку, но и шею на шашлык, не подозревая до сорока с большим гаком лет, что в русском языке эта самая «шея» именуется «свиным ошейком», а «шашлык» – равно, как и «мангал» – перекочевавшее из одесского языка в русский язык слово, первоначально означавшее у нас «вертел».  

Три года назад я впервые услышал от одного приезжего слово «креветки», которых одесситы иначе, чем рачками ни разу не имели. Недавно мое наказание,с которым я давно пересталпанькаться и воевать, стало швицать  новой зажигалкой. «А ну, сверкни», – предложил я и тут же вспомнил, что сказанное автоматом «сверкни» также не попало в тот самый словарь. Пока я вертел в руках зажигалку не русский лес, мой, уже кончивший на юриста, вундеркиндер таки не с Привоза замутил со стола портсигар. Так что впоследствии пришлось скомандовать своему амбалу: «Сигары – на родину!». И тут же в очередной раз вспомнил, что вот это самое одесское выражение «На родину!», то есть, «верни немедленно», также позабыл вставить в «Таки да большой полутолковый словарь» аж в четырех томах, хорошо хоть о его синониме «Цаца, цаца – и в карман!» помнил. Скажу, как маме: все эти слова и выражения родного языка так вошли в кровь одесситов, что мы произносим их автоматически.

         Ну, а если одесский язык таки да фикция, как пропагандирует фармазон Филевский, то пусть он войдет в Интернет и прочитает жменю разнокалиберных сообщений по поводу японского профессора-филолога Сусуму Эмура, который будет финансировать двухтомный словарь одесского языка, над чьим созданием усиленно потеют его одесские коллеги. Я же в свою очередь готов доказать большому доктору Филевскому, что таки да знаю где живу. Месье Филевский, мажем на лимон зелени: профессор Сусуму скорее исполнит на себе харакири, чем дождется от одесских ученых того двухтомного словаря? А если месье Филевский захочет через суд покачать права за то, что я назвал его фармазоном, так ведь одесского языка с его точки зрения не существует.

 К тому же слово «фармазон» может означать как «проходимец»; «жулик» (одесское, кстати, слово, первоначально было синонимом современного русскоязычного «бомжа»), так и «революционер»; «вольнодумец». Ибо «фармазон» –  одессифицированное французское слово «франкмасон». А что такое? Я имел в виду только то, что вольнодумец Филевский высказал истинно революционные мысли по поводу моего родного языка. Благодаря  этой самой с его точки зрения фикции могу и миль пардон по-одесски устроить: «Господин Филевский – не фармазон?! Я извиняюсь!». Потому что, если одесского языка нет, то «Я извиняюсь!» и «Я дико извиняюсь» – совсем не две большие разницы, а синонимы. Не говоря уже о том, что нужные интонации не передаст никакая бумага. Да при такой постановке дела я не то, что в суд, на люди готов пойти. Так что месье Филевский имеет спокойно дышать носом и не устраивать себе вырванные годы из еле оставшихся дней. А заодно – подумать, почему даже процветающие в Москве или Нью-Йорке одесситы с грустью на лице говорят и пишут: «Я родился и умер в Одессе».

         Разрежьте мне голову, но одесского языка таки есть. И по сию пору даже в официальных документах кладовщик в порту фигурирует исключительно в качестве «магазинера». При большом желании можно составить парутомный словарь исключительно архаизмов одесского языка: дирекцион – ноты, базариот – опытный торговец, душман – тиран, депо – склад, бакрач – ведро, мойра – судьба, Двойра – женское имя. И так вплоть до нынче практически вышедшего из употребления «директора советской власти». В отличие от того «директора», куда старший по возрасту его синоним «большой пуриц» по сей день проявляет свою жизнестойкость. Таких дел, как по сию пору говорят в современной Одессе представители ее коренного населения.