Одержизнь - [166]

– Откуда тебе… – Голос едва слышен, словно кто-то душит мальчишку, неумолимо сжимая пальцы на горле. – Откуда знать… что сделала…

Котёнок тычется в ухо, урчит. Жиль поднимает руку, чтобы отогнать его, но в последний момент не решается. «Чёртово Мироздание… ты мне подсовываешь этого облезлика, чтобы я от Акеми отвлёкся? Обмен, да? Думаешь, это равноценно?»

Сури задевает кожу на его шее когтями, заставляя вскрикнуть. Жиль в сердцах хватает зверёнка, встряхивает за шкирку:

– Вот ты гадость! Уходи!

Котёнок шлёпается на ступеньку, испуганно таращит глаза, коротко чирикает. Ронни садится на корточки, накрывает его спинку ладонью.

– Нельзя так, Джиль. Ты чувствовать плохо, но нельзя делать плохо Сури. Это подарок Триединая. Тебе. Надо спасибо.

– Спасибо?! – По щекам Жиля текут злые бессильные слёзы, он смазывает их ладонью. – За что спасибо?

– Сури тебя любить. Он тебя не бросать, – с упрёком произносит Ронни и отворачивается.

Жиль непроизвольно задерживает взгляд на вживлённых в шею девочки металлических разъёмах. Сглатывает. Память срабатывает, как вспышка: вчера, на мосту, когда Акеми вытащила его, он что-то почувствовал под пальцами на её шее. Как раз в том же месте, где у Ронни…

– Что это у тебя? – спрашивает мальчишка, прикасаясь к коже над разъёмами.

– Это… – И она добавляет длинную тираду на английском, из которой Жиль не понимает ровным счётом ничего.

«Да какая теперь разница, – думает мальчишка с тоской. – Теперь, когда она от меня ушла».

– Чё сидим? – вопрошает Гайтан, неожиданно появляясь за спиной. – Я думал, ты уже десяток рикш отловил и дважды до полицайки сбегал.

Жиль подбирает котёнка, сажает на рюкзак, и они с Гайтаном и девочками идут в сторону жилого квартала. Ронни рассматривает серые высотки, мрачные стены химзавода, траву, пучками растущую сквозь трещины в бетоне. Мальчишка будто видит свой город впервые. После многолюдного шумного Лондона Азиль выглядит неуютным и умирающим. «Так и есть. Дом, в котором не живут, а выживают», – вздыхает Жиль.

Наконец-то им встречаются люди. Пожилая женщина, мальчик-подросток и стайка малышей от двух до шести. Женщина приглядывает за детишками, которые во что-то играют прямо посреди дороги. Подросток ржавой железкой колупает землю возле стены.

– Эй, малый! – окликает его Гайтан. – Подь сюды, дело есть.

Пацанёнок подходит, вытирает грязные руки о такие же грязные штаны.

– Малый, метнись до полицаев. Скажи, что вернулись те, кого посылали в Англию.

– Куда-а-а? – переспрашивает подросток, косясь на Сури, восседающего на рюкзаке.

– В жопу мира, блядь! – теряет терпение Гайтан. – Давай, несись уже! Глядишь, за хорошую новость и дадут чего. И это… пусть в Ядро зашлют кого-нибудь.

Пацан уносится вниз по улице, пыля разбитыми ботинками. Гайтан подхватывает под мышки обеих девочек, пыхтя, подкидывает их слегка, делает вид, что вот-вот уронит. Девчонки радостно взвизгивают, Амелия хохочет.

– Пошли обратно. Отец Ланглу велел не расходиться и сидеть на месте, – сообщает Гайтан и несёт девчат к вокзалу.

За ними приезжают через час. Всё это время Жиль отчаянно пытается спрятаться от взглядов Сорси, Фортена и отца Ксавье. «Где Акеми? – словно спрашивают они. – Скажи, чем у вас всё кончилось?»

Похрустывают под подошвами ботинок битые стёкла и каменная крошка. К перрону выходит начальник полиции Канселье. Он, как обычно, хмур, блестящие чёрные волосы гладко зачёсаны назад, форменная рубаха застёгнута на все пуговицы. За руку Канселье ведёт худенького бледного ребёнка лет шести. Длинные рыжие волосы, собранные в неаккуратный хвост, делают его похожим на девочку, но черты лица выдают мальчишку.

– Здрасте, месье Канселье! – первой кричит Амелия, заметив их. – А кто это у вас?

– Николя! – ахает Сорси, роняет под ноги свою сумку с рукоделием и бросается ребёнку навстречу.

– Шеф обещал – шеф присмотрел, – деловито докладывает Канселье. – Чего ж ты не сказала, что он такой дикий у тебя, а? Жил под кроватью, есть вылезал, когда меня не было. Мылся с боем. Зато от жены моей не отходил.

Мальчик обнимает девушку, прячет лицо в складках одежды. Сорси подхватывает его на руки, ребёнок вцепляется в неё, жмётся и замирает, закрыв глаза. Она целует его в щёки, шею, нос, растрёпанные рыжие волосы, тискает, словно всё ещё не веря, что он настоящий.

– Всё, я вернулась, родной. Мама больше никогда тебя не оставит…

Ксавье и Жиль удивлённо переглядываются, Жак Фортен чешет кудрявый затылок. Амелия неуверенно спрашивает:

– Это твой ребёночек, да, Сорси? Он мальчик, да-а-а?

Рыжая молча кивает, трётся щекой о макушку сына. Гайтан подходит к ним, смыкает объятья вокруг обоих.

– Я тут эта… подумал. Не смейся, Сорси. Вообще ща буду не с тобой говорить, – бурчит он, запинаясь. – Николя, ты истории любишь слушать? А ты смелый? Думаю, очень. Ваще самый храбрый! А страшные истории не боишься? Ну, если я их тебе и маме перед сном рассказывать буду?

Мальчик открывает глаза – зелёные, как у кошки. Смотрит на Гайтана строго, недоверчиво. И вдруг взгляд ребёнка теплеет, и Николя кивает.

– А на шею хочешь? – подмигивает Йосеф. – Я большой, с меня далеко видать. Мама тут будет, я её за руку возьму, чтобы не убежала. Садись-ка и держись за меня. Готов?