Несмотря на жару, Дана содрогнулась.
«Надо просто держаться от него подальше. Избегать встреч. По крайней мере, пока я не получу того, что хочу, чтобы он не смог помешать мне во второй раз. Пока я не стану женой Адама Латимера, и Мэннион не будет принадлежать мне. Как это и должно быть».
«Капитан Джек Латимер, – подумала она, – сын Серафины, солдат и мой отец. Если бы он не был убит в той засаде в Северной Ирландии, жизнь моей матери и моя были бы совсем другими. Они поженились бы, и Серафине пришлось бы смириться с этим».
Спустившись с террасы, она направилась через лужайку к аллее, обсаженной кустами. С тех пор как она поселилась в Мэннионе, это было ее любимое место, где можно было укрыться, особенно когда она скучала по матери и хотела поплакать. Тетя Джосс была очень добра, но всегда ужасно занята, чтобы уделять племяннице достаточно внимания. Тем более что присматривать за племянницей была навязанная ответственность – мать Даны часто попадала в больницу, а бродить вокруг без присмотра маленькой девочке тетя не позволила бы.
Да, она часто оставалась одна. Она ощущала себя не просто одинокой, а покинутой. Особенно остро она испытывала это чувство, когда, сидя под дверью комнаты, слушала, как надрывно и горько плачет ее мать.
Это тоскливое чувство было с ней все время, даже тогда, когда они с матерью возвращались в их убогую квартирку. После выписки из больницы ее хрупкой и раньше времени увядшей матери приходилось отбивать атаки службы опеки – обещать бойким женщинам, приходившим к ним по вечерам с проверками, что теперь‑то она соберется с силами, найдет работу и будет бороться, хотя бы ради Даны.
Девушка остановилась, сжав руки в кулаки. Будучи ребенком, она видела, что это невыполнимо. К тому времени все, о чем мать могла думать, – был Мэннион.
– Наш дом, – снова и снова шептала ей на ухо мать перед сном. – Наша крепость. Наше будущее. У нас все отняли, потому что я всего лишь сестра экономки. Я думала, твоя бабушка обрадуется, когда я пришла к ней. Будет рада увидеть ребенка Джека. Я думала, что мы могли бы оплакивать его вместе. Вместо этого, она прогнала нас обеих прочь. Мое сердце разбилось, когда не стало твоего отца, и Серафина добила его осколки. Мэннион был наследием твоего отца, дорогая, так что теперь он принадлежит нам. И однажды он будет наш. Скажи это. Скажи сейчас.
И, послушно закрыв затуманенные сном глаза, Дана шептала:
– Однажды он будет наш.
Но и это не помогало. И вскоре Дана снова слышала всхлипывания или видела, как мать смотрит в одну точку невидящим взглядом и никак не реагирует на происходящее.
Тогда Дана быстро убегала в Мэннион, к тете Джосс, чувствуя себя в большей безопасности, поскольку она воспринимала этот дом как свою собственность. Такие всходы дали семена, посаженные матерью…
Миссис Браунлоу, одна из тех дам, что навещали мать, теперь регулярно наведывалась в Мэннион, для консультаций с тетей Джосс.
Иногда до девочки доносились обрывки их разговоров: «такая сложная ситуация…», «не вина ребенка…», «очень способная, но страдает от этих перебоев…»
И снова и снова она слышала от тети Джосс: «Такая нездоровая одержимость…»
Однажды миссис Браунлоу сказала:
– Линда выглядит гораздо более жизнерадостной, это хорошая перемена. Мы надеемся, что отъезд подействует на нее благотворно. Кажется, она с нетерпением ждет этого.
– Две недели в Испании? – В голосе тети Джосс звучало сомнение. – Без Даны?
– На первый раз – да. Чтобы увидеть, как она справляется. Возможно, позже мы сможем организовать совместную поездку.
Дана была рада отъезду матери. И не только потому, что теперь ей не придется пропускать школу, – из‑за ее частых отсутствий дети относились к ней как к аутсайдеру. Тогда она даже не вполне понимала, где находится эта Испания. Наверняка далеко от Мэнниона, единственного места, где ей хотелось быть. И она была готова бороться, чтобы остаться тут.
Но мать Даны, похоже, отказалась от борьбы. Потому что по истечении двух недель тетя Джосс получила письмо, в котором Линда сообщала, что нашла работу в местном кафе и останется в Испании еще на какое‑то время.
Ее решение вызвало возмущение среди социальных работников, которые занимались ее делом. Но тетя Джосс заверила их, что для Даны так будет даже лучше, а ее воспитание она берет на себя.
Девочка скучала по матери, но также была рада, что ей не придется быть свидетельницей ее нервных срывов и затяжных депрессий. Так Дана поселилась в доме, которым жаждала обладать ее мать. Оставалось надеяться, что со временем отношение Серафины к ней изменится и она примет ее как внучку.
В жизни Даны произошли изменения к лучшему, когда на все лето приехала Никола. Родители Николы развелись, ее и брата суд определил жить с отцом, тогда как мать отправилась в дебри Колумбии со своим любовником‑миллионером.
– А меня даже не спросили, хочу ли я поехать в Колумбию, – поведала Никола, когда Дана довольно неуверенно показывала ей окрестности по указанию Серафины.
Никола тяжело переживала развод родителей.
– Папа сказал, что на выходных мы можем пройтись под парусом, но я не умею плавать и потом, меня обязательно укачает, так что с ним поехал только Адам, а меня отправили к тете Серафине.
