Одержимые - [51]
Обычному человеку невозможно представить, сколько усилий я прилагаю, чтобы подняться на четвереньки, а потом на ноги. Кажется, что люди за всю жизнь не тратят столько энергии, сколько я потратил за этот рывок. Я осматриваю себя в свете луны и вижу, что на мне только брюки. Те, в которых я хожу в институт. Выходит, я не снимал их с того момента, как вернулся с учебы. Пришел домой, скинул толстовку и майку, лег на пол, наглотался таблеток?.. Не помню. Может быть, частично все произошло в иной последовательности. Я поискал глазами вещи – их не было в комнате. Я абсолютно не помню, как раздевался. Либо делал это на автомате, либо уже после того, как пережевал горсть маленьких белых колес. Что бы подумали мои одногруппники, увидев меня в таком состоянии, в котором я провел вечер и полночи? Упился до смерти, словил дозу, накурился. Они бы только утвердились в своем мнении обо мне. А с каких это пор меня вообще интересует эта тема?
Красный циферблат электронных часов на тумбочке молчал о трех часах ночи. Я глубоко вздохнул и с судорогой в легких выдохнул. Слава богу! Я почти пережил ночь! Возблагодарив мироздание, я пошел по квартире в поисках одежды. Майка нашлась в раковине в ванной, смятая в клубок и насквозь мокрая, толстовка висела на люстре в прихожей. Как они там оказались, я не понимал. Что могло заставить меня разбросать вещи именно в таких местах? Ответ наводил волну ужаса. В каком же беспамятстве надо было находиться. По крайней мере, можно считать, что ночь позади, и я остался победителем, потому что не покончил с собой. Выиграно еще одно сражение моей непростой войны. Бесконечной войны меня со мной.
Майку я повесил сохнуть на батарею, а толстовку натянул на себя через голову. Холод перестал давать о себе знать. Мне осталось утолить жажду, прежде чем я снова стану предоставлен сам себе и начну потихоньку сходить с ума. Много воды со вкусом хлорки и ржавчины. От нее тошнит, но это неважно. Я застал себя стоящим впритык к кухонному столу и тупо глядящим в одну точку. Я не мог решиться, что мне делать дальше. Подсознание бунтовало против здравого смысла. Оно требовало немедленно выполнять тысячу разнообразных приказаний. Чтобы утолить их все, следовало бы выполнять тысячу действий одновременно. Я этого физически не мог, поэтому и стоял на месте с отвисшей губой и ниточкой слюны на подбородке.
С навязчивыми мыслями я справляюсь, подавляя их какими-либо простыми действиями обычно мелкой моторики. В институте я иду и мою руки, или перекладываю рюкзак с места на место, или рисую в тетради, или перебираю упаковки таблеток, которые всегда ношу с собой, или, наконец, точу карандаши. Дома простор для действий у меня гораздо шире, и сложность этих действий повышается. Я могу пойти гулять по ночному городу и отвлекать себя пейзажем, могу сесть за стол и рисовать нечто грандиозное, но понятное лишь мне одному, много часов к ряду, либо писать циклы белых стихов в духе импрессионизма всю ночь напролет, либо взять гитару и сочинять музыку и слова для новых песен…
Жаль, что мое творчество никогда не будет оценено человечеством. Я не имею возможности быть признанным талантливым, потому что мой талант сумеют разглядеть, пожалуй, только душевнобольные люди. Мои рисунки пугают здоровых людей, стихи вызывают головную боль и панику, игра на гитаре нагоняет тоску и депрессию. Это немного обидно, но я не могу требовать признать гениальными продукты моей неполноценной психики, отраженные на бумаге или в музыке.
Сам себя не помня, я сел за письменный столик, включил тускловатую настольную лампу и стал рисовать. В процессе я старался ухватить каждую свою мысль, приходящую на ум в эти мгновения, сжать ее посильней, резким движением вынуть из головы и пришлепнуть на белый лист так сильно, чтобы остался отпечаток. Мне хотелось, чтобы поток сознания, раздражающий мое воображение в это утро, перетек на бумагу и дал немного отдыха бедной больной голове. Но выходило только скрипеть зубами и сильнее сжимать карандаш в белом костлявом кулаке. Неумышленно было сломано пополам четыре карандаша.
Прошло два часа. Я понял, что рисунок готов, а я снова задумался и даже не заметил, когда закончил. Передо мной была картинка, способная испугать любого, кроме меня. Почти ничего нельзя было разобрать, кроме образа смерти с косой, делающей шаг на огромное глазное яблоко. Остальное не поддавалось ни пониманию, ни описанию, но наверняка способно было привести мозг человека в состояние хаоса. Со скучающим лицом я отправился на кухню, чтобы навести себе кофе и залить в термос. Подумав, я подлил в горячий черный напиток два пальца шоколадного ликера. Алкоголь на меня никак не действует, просто мне нравится смешивать его с кофе в разных вариациях. Сам вкус доставляет удовольствие.
Я засунул термос в рюкзак, который тоже нашел не сразу. Часы показывали половину шестого. Растирая глаза кулаками, я пошел в душ, чтобы взбодриться. Вечный недосып особенно давал о себе знать по утрам. Я чувствовал себя разбитым, изувеченным, уничтоженным. В моем положении все эти слова – синонимы слова «невыспавшийся». Но я все равно оставался победителем. Я пережил ночь почти без потерь. Я не сделал шаг с балкона, не перерезал вены и не съел все таблетки, имеющиеся в квартире. А их здесь имеется очень, очень много. Несколько килограммов это точно.
Амбициозная студентка-карьеристка и талантливый ученый-вирусолог столкнулись в стенах одного НИИ. У каждого из них своя жизнь, не имеющая ничего общего с нормальной жизнью. Судьба долго издевалась над обоими, прежде чем свести их вместе и заставить возненавидеть друг друга без веской причины. Они ничего друг о друге не знают, однако презрение, гнев, брезгливость – это все, что они испытывают. Тем временем в Мозамбике обнаружен неизвестный науке вирус. Вакцины нет, и вспышка инфекции быстро приобретает пугающие масштабы.
«…Бывший рязанский обер-полицмейстер поморщился и вытащил из внутреннего кармана сюртука небольшую коробочку с лекарствами. Раскрыл ее, вытащил кроваво-красную пилюлю и, положив на язык, проглотил. Наркотики, конечно, не самое лучшее, что может позволить себе человек, но по крайней мере они притупляют боль.Нужно было вернуться в купе. Не стоило без нужды утомлять поврежденную ногу.Орест неловко повернулся и переложил трость в другую руку, чтобы открыть дверь. Но в этот момент произошло то, что заставило его позабыть обо всем.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Компания наша, летевшая во Францию, на Каннский кинофестиваль, была разношерстной: четыре киношника, помощник моего друга, композитор, продюсер и я со своей немой переводчицей. Зачем я тащил с собой немую переводчицу, объяснить трудно. А попала она ко мне благодаря моему таланту постоянно усложнять себе жизнь…».
«Шестнадцать обшарпанных машин шуршали по шоссе на юг. Машины были зеленые, а дорога – серая и бетонная…».
«Сон – существо таинственное и внемерное, с длинным пятнистым хвостом и с мягкими белыми лапами. Он налег всей своей бестелесностью на Савельева и задушил его. И Савельеву было хорошо, пока он спал…».
«… – Вот, Жоржик, – сказал Балтахин. – Мы сейчас беседовали с Леной. Она говорит, что я ревнив, а я утверждаю, что не ревнив. Представьте, ее не переспоришь.– Ай-я-яй, – покачал головой Жоржик. – Как же это так, Елена Ивановна? Неужели вас не переспорить? …».