Одарённая - [59]

По крайней мере, местность давала По возможность немного отвлечься и развеяться. Он постоянно вертел головой во все стороны, широко раскрыв глаза.

– Какой глухой, какой нетронутый этот лес. Ты когда-нибудь видела такое? Он прекрасен.

Прекрасен и полон зверей, которые как раз отъедаются на зиму. Здесь легко было охотиться и найти убежище. Все бы хорошо, но Катса почти физически ощущала, что лошади продвигаются так же медленно, как ее раздумья.

– Мне кажется, пешком мы бы шли быстрее, – заметила она однажды.

– Когда придется оставить лошадей, тебе будет их очень недоставать.

– И когда это произойдет?

– Судя по карте, примерно через десять дней пути.

– Лучше бы я шла пешком.

– Ты никогда не устаешь, – сказал По. – Признайся.

– Устаю, если долго не сплю. Или если несу что-нибудь очень тяжелое. Я устала, пока поднимала твоего дедушку по лестнице.

Он уставился на нее, вскинув брови:

– Ты поднимала моего дедушку по лестнице?

– Да, в замок Ранды.

– Проведя перед этим сутки в седле?

– Да.

Он рассмеялся, хотя она не видела в этом ничего смешного.

– Мне пришлось, По. Иначе бы все пошло прахом.

– Он весит вполовину больше, чем ты.

– Вот я и устала, пока несла его наверх. Тебе было бы легче.

– Я крупнее дедушки, Катса, и сильнее. И даже я бы устал, если бы перед этим провел ночь в седле.

– Мне пришлось. Выбора не было.

– Твой Дар куда больше, чем просто Дар убивать, – уверенно сказал По.

Она не ответила и после минутного раздумья забыла об этом. Ей снова вспомнился насущный вопрос – как иначе, ведь По все время ехал рядом.

В чем разница между мужем и любовником?

Назвать По своим мужем означало бы дать обещания о пока еще неизвестном будущем. Став его женой однажды, она останется ею навсегда. И не важно, сколько свободы По ей подарит, – она всегда будет помнить, что это подарок. Ее свобода перестанет ей принадлежать, право даровать или ограничить ее перейдет к По. Не важно, что он никогда не станет ее ограничивать: когда свобода исходит от кого-то другого, она ей не принадлежит.

А если По станет ее любовником, будет ли она чувствовать себя пойманной, загнанной в рамки «навсегда»? Или ей останется ее собственная свобода?

Они лежали по обе стороны от догорающего костра, и внезапно Катсу посетило новое опасение. Что, если По даст ей больше, чем она сможет дать ему?

– По?

Судя по шороху, он повернулся на бок.

– Что?

– Что ты почувствуешь, если я оставлю тебя навсегда? Если сегодня стану твоей, а завтра уйду, не обещая вернуться?

– Катса, только глупец может пытаться держать тебя в клетке.

– Но скажи, каково это будет – всегда зависеть от моего каприза?

– Это не каприз. Это веление твоего сердца. Ты забыла, что мой Дар помогает понять тебя лучше, чем понимают другие. Если ты оставишь меня, я буду знать, что это не от равнодушия. Но если разлюбишь, я и это буду знать и пойму, что ты поступаешь правильно.

– Но ты не ответил на вопрос. Что ты почувствуешь?

Он помолчал.

– Не знаю. Наверное, много всего. Но боль будет только одним из чувств, к тому же я готов рискнуть.

Катса посмотрела на верхушки деревьев:

– Ты уверен?

По вздохнул:

– Уверен.

Он готов рискнуть. Но вот в чем загвоздка: неизвестно, что из этого получится, куда приведет, – может, и вправду к такой боли, какую и представить себе нельзя.

Костер догорел, и Катсе стало страшно, потому что в тот самый момент, когда лагерь погрузился во тьму, она поняла, что тоже выбирает риск.

На следующий день приходилось только мечтать о ровной, прямой дороге, о быстрой езде и грохоте копыт, который заглушил бы все чувства. Вместо этого тропа вилась туда-сюда, вверх по холмам и вниз по оврагам, и Катса сама не понимала, почему еще не начала выть волком. Ночь застала их в лощине, где в тихий пруд впадал ручеек. Мох покрывал здесь стволы и землю, свисал с виноградных лоз, которые спускались с деревьев. Влага с него капала в пруд, сияющий зеленью, как мраморный пол во дворе замка Ранды.

– Ты как будто вся на нервах, – сказал По. – Может, поймаешь кого-нибудь? Я пока разожгу огонь.

Первым нескольким зверям, попавшимся на пути, Катса позволила сбежать. Ей казалось, что если она не будет торопиться и зайдет подальше в лес, то перестанет трястись от раздражения. Но когда много позже Катса вернулась в лагерь с лисицей в руке, ничего не изменилось. По спокойно сидел у огня, и она, почувствовав, что вот-вот взорвется, бросила добычу на землю у костра, села на камень и уронила голову на руки.

Внутри бушевал страх – неприкрытый леденящий страх.

Она повернулась к По:

– Я понимаю, почему мы не должны драться, когда один из нас разгневан. А можно драться, когда один из нас напуган?

Он посмотрел в огонь, спокойно обдумывая вопрос, а потом поднял глаза на нее:

– Думаю, это зависит от того, чего ты хочешь добиться схваткой.

– Я надеюсь, она меня успокоит. Примирит с тем… что ты рядом. – Вздохнув, Катса потерла лоб. – Сделает меня самой собой.

Он посмотрел ей в лицо:

– И вправду, обычно так и происходит.

– По, давай поборемся?

Несколько мгновений он смотрел на нее, а потом отошел от костра и поманил за собой. Оглушенная, Катса шла следом, в голове стоял такой гул, что мысли путались, и, когда они оказались лицом к лицу, она вдруг поняла, что просто молча пялится на По. Она тряхнула головой, пытаясь сосредоточиться, но не помогло.