Ода абсолютной жестокости - [2]

Бельва уже встала, одевается.

– Затяни, – говорит она.

Она носит корсет в тщетной надежде похудеть. Я ей говорил, что если она похудеет, я тут же её брошу. Это шутка: я никогда её не брошу, нет. И она это знает.

Затягиваю.

– Ещё, – хрипит она.

– Хватит, задохнёшься, – отвечаю.

Шнурую корсет. Она надевает платье. Я иду в оружейную.

Прохожу через коридор, открываю едва заметную дверку в дальнем его конце.

Оружейная у меня огромная. Это, наверное, самая большая комната в доме. Здесь не только оружие. Здесь одежда для разных особенных случаев – и моя, и Бельвы, здесь тренажёры для упражнений, здесь склад всяких полезных вещей. Здесь хранятся книги. Я могу называть эту комнату библиотекой. Правда, я не умею читать. Зато Бельва умеет.

Надеваю кожаный жилет с металлическими бляхами, пристёгиваю к поясу кнут с металлическим набалдашником на конце, семихвостую плётку с крюками и металлический прут с рукоятью. На пальцы – кастеты. Метательные ножи – в кармашках на жилете. Надеваю кобуру.

Кобура у меня нестандартная. Она укреплена на бедре, не цепляясь за пояс: не для пистолета, а для дробовика. Это единственный дробовик на всю общину. В провинции таких – три. Я купил его за бешеные деньги шесть лет назад – и очень доволен. Если я выхожу из дома с дробовиком, значит, будут трупы.

Впрочем, они будут в любом случае: даже если я вышел из дома абсолютно голым.

По дороге к выходу заглядываю в спальню. Бельва одета. Она выплывает ко мне и целует меня в губы.

– До вечера, – говорю я.

* * *

Конь осёдлан: у Жирного всегда есть наготове осёдланный конь. У меня вообще нет своего коня, поскольку меня послушается любой. Боятся – но слушаются.

Сегодня – гнедой. Красавец, бока начищены, грива причёсана. Бондой зовут.

Партизан выглядывает из соседнего стойла. Его кислая физиономия меня раздражает, но я никогда не наглею с Партизаном. Если что-нибудь с ним сделать, весь день ни одна лошадь слушаться не будет. Партизан им – бог и царь. Я не понимаю, как он это делает, но если он шепнёт Бонде сбросить меня по дороге, Бонда так и сделает, невзирая ни на что.

– Это для Жирного, – говорит Партизан.

– Плевать, – отвечаю я.

Вывожу Бонду из конюшни. Солнце бьёт в глаза. Запрыгиваю в седло. Дробовик больно бьёт по ноге. Морщусь и дёргаю поводья. Бонда трогается.

Спокойным шагом пересекаю двор. Смотрю на быдло сверху вниз. Какая-то девка, незнакомая, видно, недавно совсем появилась, смотрит на меня с интересом. Вернусь – обработаю. На крыльце основного здания стоит один из быков Жирного. Он смотрит на Солнце, не щурясь, точно слепой. Я отвожу глаза.

На воротах сидят Чихарь и Пыхарь, практически близнецы. Они синхронно дёргают за рычаги, створки разъезжаются, пропуская меня наружу.

Деревня Жирного – большая. Много дворов. В отличие от других наместников, Жирный живёт в самом центре, и укрепления у него деревянные. У наместника Тынды по прозвищу Стекляшка четырёхэтажный дворец с лепными украшениями, а деревенька – маленькая и убогая. У наместника Арны по прозвищу Рак – каменный замок в центре большого города. Мне не нравятся города. Я бывал в городах несколько раз, и всегда попадал в переделки. Здесь – лучше.

Пускаю коня в галоп. Быдло пытается уйти с дороги, но не все успевают. Сшибаю какого-то мужика с большой корзиной в руках. В корзине яйца, они плюхаются на землю, разбиваются. Слышу сзади крик.

Деревню проезжаю за несколько минут: вдалеке уже виднеется амфитеатр.

Дорога идёт через поле. По обе стороны – колосья. Навстречу бредёт одинокая фигурка. Женщина с соломенными волосами. Останавливаю коня в нескольких метрах от неё, спрыгиваю.

Женщина смотрит на меня исподлобья. У неё широкое веснушчатое лицо, под рубахой – полная красивая грудь. Иду к ней. Женщина что-то чувствует, начинает отступать. Бегу, она – от меня.

Запутывается в подоле, падает лицом вниз. Сажусь на неё, задираю юбку, сдираю с себя штаны. Ёрзаю на ней несколько минут, она только скулит, глотая пыль. Поднимаюсь, отряхиваюсь. Женщина лежит на земле и тяжело дышит. Иду к коню, неожиданно в глазах мутнеет, затем проясняется. Наверное, это было лишним. Иногда стоит стерпеть.

Запрыгиваю на коня. Женщина тяжело встаёт. Скачу дальше. Оглядываюсь: она смотрит мне вслед.

* * *

Амфитеатр в получасе езды. Он огромный: четыре уровня, широкая овальная арена. Я слышал, что где-то есть такой же, даже больше, но каменный. Когда-нибудь я туда попаду.

Вокруг амфитеатра – тоже деревенька. Тут живёт обслуживающий персонал. На время очередных игр они бросают земледелие и работают на Жирного.

Проезжаю через деревеньку. Тут меня боятся больше, чем около усадьбы Жирного. Тут меня знают лучше. Мужчины склоняются, когда я проезжаю мимо них, женщины тоже. Те, кто покрасивее, прячутся.

Ворота амфитеатра – высотой шесть метров. Они открыты. У ворот стоит Монгол с алебардой наперевес.

– Привет, Монгол, – говорю я.

– Здравствуйте, господин Риггер, – отвечает он, чуть склоняя голову.

По положению он лишь немногим ниже меня. Он не охранник, просто любит стоять и смотреть на людей.

Внутри амфитеатра кипит жизнь. До очередных игр всего неделя, нужно ковать оружие и доспехи, готовить рабов, гладиаторов и зверей, решать прочие вопросы. Я спрыгиваю с коня, чья-то рука тут же хватает поводья и уводит его.