Очная ставка - [25]

Казимеж, нахмурив брови, водил глазами по лицам Моники и ювелира. Он несколько потерял уверенность в себе.

— Послушай, может, ты действительно перепутала мастерскую? — спросил он вполголоса.

— Как же! — возразила она раздраженно. — Я прекрасно помню, кому и что продала. И этот жулик, этот…

— Извините! — Ювелир повысил голос. — Я не позволю оскорблять себя! Вызову милицию, пусть она этим делом займется. Я потребую немедленно произвести обыск как в мастерской, так и в квартире. Никаких золотых монет у меня не найдут, потому что там их никогда и не было. Так что до свидания, господа!

Он вышел из-за прилавка, широко распахнул двери и многозначительным жестом предложил посетителям удалиться.

— Кто-нибудь был свидетелем продажи? — спросил Казимеж, озабоченно глядя на Монику.

— Нет.

— Расписки тоже нет?

— Ты что, шутишь? В таких делах квитанции не выдаются.

— Ну, моя дорогая… Придется нам убраться ни с чем. Продала ты монеты или нет — тут уже ничего не сделаешь.

Ювелир на прощание насмешливо взглянул на посетителей и захлопнул дверь. Некоторое время они стояли у машины, все еще находясь в нерешительности.

— Твой муж знает о том, что вы знакомы? Мог бы он, если понадобится, засвидетельствовать, что у тебя были такие монеты?

Моника пришла в ужас: ведь она не сказала Казимежу, кому они на самом деле принадлежали.

— Ни за что на свете! — воскликнула она. — Яцек не должен ни о чем знать. Ни о монетах, ни о ювелире.

Какое-то время он смотрел на нее, скривив губы, потом сказал с иронией:

— Признайся, это был твой любовник?

— Тогда я еще не знала тебя, — пролепетала она неохотно.

— А монеты ты похитила у мужа?

Она отвернулась, чтобы он не смог увидеть ее лица, вскочила в машину и резко рванула с места. Казимеж так и остался стоять на тротуаре, все еще злобно ухмыляясь.

* * *

Скупщик краденого ждал. Человек, с которым они условились встретиться, вообще не подводил, но никогда не было известно, удастся ли кража. Что правда, то правда, этот рыжий пронырливый воришка забирался в квартиры, закрытые на самые надежные замки, проскальзывал, словно мышь через нору в полу. Обращали на себя внимание его изящные, женственные руки с длинными пальцами, на которые он надевал тонкие перчатки. Среди воров он был известен под кличкой Оператор, и скупщик временами ловил себя на мысли, что если бы этого человека когда-то направили на путь иной, то, может статься, из него вышел бы замечательный хирург.

Около одиннадцати вечера скупщик услышал наконец тихий условный стук. Он выскочил в прихожую и открыл дверь. Вор вошел в квартиру. Он был необыкновенно худ, весил, наверное, не более пятидесяти килограммов. Может, сидел на специальной диете, которая позволяла поддерживать такую форму.

Они вошли в комнату. Здесь горела только одна лампа с абажуром, шторы были плотно задернуты.

— Как успехи? — спросил хозяин квартиры.

Вор укоризненно покачал головой.

— Если б я знал, что это такой пройдоха, — ответил он, — то пошел бы в какое-нибудь другое место. Я измотался, весь испачкался, перетряс всю квартиру и мастерскую, но ничего не нашел. Потом меня охватила злость, я вытащил у него кляп изо рта, приставил к горлу финку и проделал небольшую операцию на шее. Я не люблю таких вещей, поверьте мне. «Мокрая» работа — это не моя специальность. Но он все еще огрызался, поэтому я слегка прошелся по его шейке, неглубоко, но тот залился кровью. Он чуть не умер со страху… Ну и сказал.

— Где прятал? — поинтересовался скупщик.

Оператор тихо рассмеялся:

— Не поверите, носил под рубашкой. Как баба, которая идет на базар. Он сшил себе специальный мешочек, довольно изящный. Я его забрал, засунул хозяину обратно кляп в глотку, залепил пластырем, чтобы не вытащил преждевременно, привязал его покрепче к стулу и ушел. — Вор извлек из кармана желтый шелковый мешочек, пропитанный потом, тяжелый от содержимого. Развязал и высыпал содержимое на стол. Тут были две монеты по двадцать долларов, несколько царских золотых монет, австрийский дукат, два толстых золотых обручальных кольца, три перстня с драгоценными камнями и перстень с печаткой.

Скупщик взял лупу и все поочередно осмотрел. На лице его появилось довольное выражение. Задумавшись на мгновение, он решительно отодвинул обручальные кольца. На них были выгравированы какие-то имена и дата, а он не любил рисковать.

— Отдай их кому-нибудь переплавить, — сказал он. — Лучше всего Ручке, у него ведь часовая мастерская. Может, он сам их купит.

Вор протестующе покачал головой:

— Не продам ему. Посмотрю, как Ручка переплавит, и заберу. Не оставлять за собой никаких следов — это мой принцип.

— Похвально.

Они рассчитались, немного поторговавшись при этом, хотя скупщик обычно этого не терпел. Наконец пришли к соглашению. Оператор сложил ассигнации, разместил их во внутренних карманах и бумажнике. Встал, осмотрелся, желая убедиться, не забыл ли чего-нибудь. Протянул было руку за мешочком, но скупщик отвел ее.

— Я сожгу, — пробурчал он. — Ты сам говорил: никаких следов!

— Правильно.

Они попрощались взглядами и кивком головы. Скупщик никому не подавал руки, такая у него была привычка. Он не вытащил на сей раз пистолет: знал, что с Оператором этого делать не стоит. Тот на самом деле не любил «мокрой» работы, был «порядочным» в своих воровских делах.