Очерки - [32]

Кюньо ходил как именинник.

Старик генерал был уверен, что немного изменить, чуть-чуть переделать — и дело в шляпе.

— Ну, дорогой, — говорил он Кюньо, — значит, возим пушки? Что вы? Через год — непременно! И разговору не может быть. Принимайтесь за дело.

И Кюньо взялся, и действительно через год по парижским улицам запыхтела паровая тележка; впереди блестел медный котел, внутри него в топке горел огонь, два цилиндра по бокам вертели своими руками-шатунами большое колесо. Как чудовищное насекомое тележка ползла по городу. Лошади шарахались, любопытные толпились на тротуаре.

— Не без дьяволовой тут силы, — шипела старушонка, ее стиснули совсем в толпе, — погодите, погодите, пусть мимо креста, мимо церкви пойдет! Не потерпит господь. Вот погодите.

Тележка фыркала паром, гремела, грохотала по выбоинам улицы. А вот и церковь на углу. Ух как пошла!

— Заворачивает, заворачивает за угол!

Мальчишки бросились догонять, чтоб не потерять ее из виду. Вдруг — хлоп! На самом повороте тележка упала — машинист едва успел соскочить, огонь рассыпался.

— А что я говорила! — радовалась старуха.

Народ с криком бросился к месту крушения. Кюньо чуть не плакал. Он уж видел, что машина поломалась, и тележка, как раненая лошадь, лежала на боку, и пар, живой пар, как дыхание, выходил из поломанного цилиндра. Она умирала. А в толпе свистели и хохотали. Солдаты-артиллеристы бросились и стали осторожно поднимать, — но было уже поздно. Она не могла больше двигаться. Запрягли лошадей и повезли в Арсенал. Кюньо шел сзади, как за гробом на похоронах.

Вечером Кюньо и старик генерал сидели в той самой комнате, где семь лет тому назад бойко бегала игрушечная тележка.

— Да, — сказал старик, — я говорил, но все равно: признали ее опасной.

— И больше нельзя… — сказал Кюньо.

— Да, казна больше не желает давать средств, так что…

— Я знаю, отчего она опрокинулась: я сделаю теперь иначе… — Кюньо все надеялся: вдруг не все еще погибло.

Генерал опустил глаза, ему жалко было смотреть на Кюньо.

— Нет, — сказал он, помолчав, — вы ее поправьте, и ее поставят в Арсенале, будут сохранять…

Он не сказал Кюньо, что для того выставят ее напоказ, чтобы другие знали, как не надо делать.

— И никогда, никогда больше? — сказал Кюньо. Он сидел совсем убитый.

— Ну, будем надеяться, что, может быть, когда-нибудь опять…

Генерал не знал, чем утешить Кюньо.

Кюньо вдруг встал, хотел пройтись по комнате, но боялся, что заплачет, и, не простясь со стариком, выбежал в двери.

А паровая тележка Кюньо и сейчас стоит в Париже в музее.

На угольных копях

На угольных копях в Англии полтора века тому назад в глубине земли, в шахте, ломали углекопы уголь; подземный ход, все стены из каменного угля: слой угля и прослойка земли, мокрой, липкой. Стены, потолок — все покрыто бревнами, чтобы не обваливался, не обсыпался грунт. Но и через укосины и сваи оттуда, из этой липкой грязи сочится вода, подземная, почвенная вода. Темно, сыро под землей, как в могиле. А эта вода, что сочится из земляных щелей, течет по подземным коридорам. Она затопила бы все шахты; и подземные ходы стали бы как трубы с водой, если б наверху день и ночь не ухала машина: эта машина качает воду из шахты, паровая машина, которую изобрел англичанин Джеймс Уатт.

Но не только вода выходила из подземных стен: газ, горючий газ испускали стены. Его не было видно, и выгнать этот газ из угольных коридоров нельзя было; он смешивался с воздухом и время от времени взрывался: это от ламп, что были у шахтеров, загорался газ; а нельзя же работать без лампы в темноте. И вот шахтеры знали, что всегда, всякую минуту может быть взрыв, может так рвануть, что засыплет всех, заживо похоронит в подземном коридоре.

Так и бывало; рабочие это знали, но что поделаешь? Голод не тетка — шахтеры лезли под землю, киркой ломали уголь, а уголь подымали машиной из шахты, грузили на вагонетки и по деревянным скрипучим рельсам лошадьми отвозили к реке. Погонщики шли рядом, ругались, щелкали кнутами, орали на лошадей.

Кончалась вечером работа, шахтеров поднимали из-под земли в бадье, и они расходились по поселку, по своим углам.

Кочегар

Вот в таком поселке, в Вайламе, и жил кочегар Стефенсон: он стоял при машине, что откачивала воду из шахты. Детей у него была куча, заработки плохие, и жил он бедно. Отец уйдет на работу, мать выгонит ребят на двор, чтоб дома не толклись, и велит старшему, Джорджу:

— Смотри, чтоб к рельсам не совались.

А Джордж был мальчишка смышленый, так что на него можно было положиться.

В школу бы ребятам ходить. Да не такие времена были: школы платные, для богатых только, куда там кочегару детей учить, да и сам-то он был неграмотный. Подрос Джордж, и отдали его на ферму в пастухи. Но он вырос среди машин, вагонеток, рельсов и все о них только и думал.

Сын

Играет Джордж с товарищами в свободное время и все разные машины выдумывает. Вот чтоб как в шахтах — чтоб подымала и опускала. Не нравилась Джорджу работа на ферме, и все тянуло на копи, где машины, вагонетки, насосы. Наконец удалось: стало ему четырнадцать лет, отец взял его себе помощником.

Через два года Джордж и сам стал кочегаром, добрался наконец до машины. Эх, поучиться б только где-нибудь, хоть грамоте бы немного. А тут как раз какой-то грамотей открыл школу поблизости. Джордж Стефенсон к нему. Вот здорово! К восемнадцати годам выучился немного грамоте и даже арифметике. Отец уж к этому времени дряхлеть стал, и Джордж старался подработать чем мог; и оказался на все руки.