Очерки японской литературы - [47]

Последняя часть раздела повествует о самой истории создания новой антологии, рассказывая, откуда вышла сама инициатива этого издания, кто работал над собирани­ем материала, как был подобран материал и под каким названием этот сборник было решено выпустить в свет.

Интересно отметить то, несомненно, особенное внимание, которое Цураюки уделяет вопросу об инициативе. Он ста­рательно подчеркивает наличность почина самого импера­тора (Дайго), с пафосом рассказывает о том, с каким ува­жением ц любовью этот последпнй относился к японской национальной поэзии и как он был озабочен тем, чтобы песни не терялись, но сохранялись и для будущих времен. Этим самым Цураюкн как бы хочет дать понять читателю, что в его время ужо восстановилось то положение, которое он в предыдущих разделах своего предисловия охарактери­зовал как должное, правильное и обеспечивающее поэзии плодотворный и широкий масштаб развития. Опять восста­новились в прежнем блеске «поэтические собрания», опять император стал выступать как меценат и критик. Таким образом, Цураюки помещает творчество своего времени и самое антологию в эти, с его точки зрения, нормальные условия, желая показать, что «Кокипсю» в этом смысле ни­чуть не уступит «Манъёсю». С другой стороны, указание его на то, что инициатива издания исходила от императора, чрезвычайно важно с историко-литературной точки зрения. Обстановка издания «Кокипсю» стала образцом для. всех последующих антологий: с «Кокинсю» пошел длинный ряд императорских изданий япопских стихотворений, так на­зываемые «тёкусэнсю» — «собранные по высочайшему по­велению стихи». Слава «Кокинсю» была настолько велика, что многие из последующих правителей Японии стреми­лись, так сказать, не уступить обессмертившему себя уча­стием в издании «Кокинсю» императору Дайго и повеле­вали составлять свои собственные сборники. Разумеется, указания Цураюки па инициативу Дайго следует понимать в значительной степени как выполнение церемониаль­ной условности; точно так же и в последующее время ини­циатива императоров часто бывала достаточно номиналь­ной, но, так или иначе, с «Кокинсю» пошел обычай время от времени издавать официальные антологии,— всегда от имени какого-нибудь императора, благодаря чему история японской поэзии обладает огромным, почти исчерпываю­щим материалом для изучения японской поэзии.

«Редакционный комитет», по словам Цураюки, был со­ставлен из четырех лиц: его самого, Отикоти Мйцунэ, Мйбу Тадаминэ и Кино Томоиори, причем председателем его, главным редактором всей антологии был сам Ки-но Цураю­ки. Все эти лица были известными поэтами в свое время, и в «Кокинсю» содержится немало их произведений. Цураю­ки приводит во всех подробностях должности и чины каж­дого из них, и это обстоятельство дает, между прочим, по­вод профессору Сасаки сделать одно очепь любопытное заключение.

Чины всех редакторов «Кокинсю» весьма незначитель­ны с точки зрения хойанской «табели о рангах». Сасаки на­ходит, что для Хэйана с его бюрократическими тенден­циями, когда чипу и званию придавалось такое громадное значение, выбор этих не особенно знатных родом и высоких по чину лиц был несколько странным. В объяснение этому, действительно, несколько бросающемуся в глаза факту Сасаки приводит те специальные предпосылки, которые, по его мнепию, руководили всем делом издания: всеми соста­вителями сборника руководило скрытое стремление за­тмить «Манъёсю», создать новые основы для японской песни, причем для этой цели старались порвать со всеми прежними традициями. Поэтому было очепь важно дове­рить это дело лицам, которые могли бы па деле создать нечто повое и ценное; поэтому и пришлось прибегнуть к не столько чиновным и знатным, сколько более одаренным и образованным поэтам и критикам.

Руководились ли при составлении Редакционного Ко­митета этими соображениями или какими-нибудь иными,— утверждать довольно трудно; можно сказать только одно: редакторы блестяще справились со своей задачей, дав дей­ствительно превосходнейшие образцы японской поэзии классической эпохи, и, песомненно, по праву обессмертили себя этой работой.

Следующие строки своего введения Цураюки посвящает самому материалу, над которым им всем пришлось рабо­тать, н поясняет здесь ту схему, в порядке которой они рас­положили все стихотворения сборника. Эти стихотворения оказались расположенными в порядке тематическом: сна­чала идет отдел «четырех времен года», в обычной последо­вательности — весны, лета, осени и зимы, затем — отдел «славословий», как в общем смысле, так и в специальном приложении к императору; затем — отдел «любви», спе­циальный отдел «разлуки» и все прочие отделы, которых Цураюки особо не называет.

Отдел четырех времен года характеризуется им не на­званием «весна», «лето» и т. д., но теми темами, котопые являются типичными для каждого из этих сезонов. Для весны им указана тема «цветка сливы, втыкаемого в воло­сы» (в виде украшения).

Образцом такого содержания может служить следую­щее стихотворение:

Соловей плетет,

Слива, из твоих цветов

Шапочку себе.

Дай я в волосы воткну

Сливы цвет, чтоб старость скрыть!